– Зовите меня просто – госпожа Стрельцова, – засмеялась я. – А я буду звать вас товарищ капитан, потому что вы тоже не представились.
– Алексей, Леха. Как удобнее, так и зови.
– А я – Марьяна. Моя подруга Юлия.
– Вот и прекрасно! Девочки дорогие, скрасьте вечер трем одиноким воякам, которые… – начал было Леший, но Кравченко перебил:
– Цыц! Не пугай детей!
– Обижаете, товарищ капитан! Давно уже не дети! – фыркнула Юлька.
Внимательно глядя ей в глаза, от чего моя подруга вдруг сделалась меньше ростом, Кравченко тихо спросил:
– Тебе сколько лет было в восемьдесят седьмом?
– Четырнадцать… А что?
– А то, что мы тогда уже в Афгане «духов» на тот свет сгружали, пока вы в школу с бантиками бегали.
Юлька умолкла, поняв, что сморозила какую-то глупость.
– Ротный, не надо, не заводи! – попросил Рубцов. – Позвал девчонок, а сам опять…
– Действительно, Леха, заканчивай! – поддержал его Леший. – В кои-то веки собрались втроем, и опять начнем за Афган разговаривать. Давай лучше напьемся!
– Да-да, правда, – сник Кравченко. – Наливай тогда…
– Я не пью водку, – отвела я руку Рубцова, потянувшуюся с бутылкой к моей рюмке.
– У-у, какая же ты тогда боевая подруга? Звание-то есть у тебя? – спросил тот.
– Я старшина. Но даже это не обязывает меня пить спирт стаканами.
– Какая колючая девочка! – одобрительно захохотал Леший.
– Нет, я ж не про то, – смутился почему-то Рубцов. – Просто я привык, что сейчас все пьют, никто не отказывается.
– Ну, простите, что разочаровала – такая уж я нестандартная!
– Да, и мужиков по морде хлещешь! – насмешливо глядя на меня, добавил Кравченко. – Прикинь, Леший, она какому-то лейтенанту в госпитале по роже съездила! И…как ты его там назвала, я не запомнил?
– Уродом и козлом.
– Так и сказала? – удивился Леший.
– Так и сказала.
– Ну, молоток! А за что? Приставал?
– Что же у вас всех мозги под одно заточены? «Приставал, приставал»! – бросила я с досадой. – Уже не пристает, передумал.
– Вот я и говорю – так их всех и надо, иначе достанут! – захохотал Леший.
– Простите, а мы так и будем весь вечер обсуждать мою личную жизнь? – поинтересовалась я, устав от такого пристального внимания.
– Вот, кстати о личной жизни! – подхватил Леший, закуривая. – Я не женат, не интересуетесь?
– Чем, залежалым тридцатишестилетним мясом? – толкнул его в бок Рубцов, и Леший обиделся всерьез:
– Сам ты мясо! Женился сразу после школы и гордится! А бедная Ленка даже нагуляться не успела, как все нормальные девки – сразу киндер, и муж то в Афгане, то еще где!
– Дурак ты! Может, я только из-за сына и выжил там, да из-за Ленки, потому что ждала…
– А я не спорю.
Все это время я, не отрываясь, смотрела на Кравченко – он молча сидел, глядя куда-то мне за спину, на темную штору окна. Казалось, что он ушел куда-то далеко в своих мыслях и не замечает, не слышит ничего вокруг. Я не могла оторваться от этого лица, во мне все разрывалось от чего-то неизвестного ранее, и вдруг поняла, что могу вот так часами смотреть на него, просто смотреть, и все. Я увлеклась настолько, что даже не заметила, как и он, очнувшись будто, посмотрел на меня.
– Не надо, девочка, – негромко попросил он.
Я вздрогнула, его ручища накрыла мою:
– Не надо, не смотри на меня так, не придумывай себе красивых историй про войну и раненого героя, это не обо мне сказка.
– А как вы можете знать, о чем я думаю?
– Я старше тебя почти на твою жизнь.
– Неправда.
– Правда. Я же все вижу – тебе романтики захотелось, а я для этого не создан, я…
– Ага, «я – простой солдат, и не знаю слов любви!» – фыркнула я. – Где-то я уже это слышала.
– Образованная, комедии старые знаешь…
– При чем здесь это? Я просто хотела тему сменить.
– И все же, я очень прошу тебя – не придумывай себе ничего, не ломай свою жизнь.
– За меня не решайте, ладно? Я взрослая женщина.
– Вижу. Взрослая, – усмехнулся он грустно.
…В конце концов мы, кажется, напились, не помню уже. Назавтра раскалывалась голова, и перед глазами плыли круги, а вечером вдруг позвонил Рубцов. Я удивилась – телефон никому не оставляла, но все оказалось просто – разведчик Серега «вынул» всю информацию обо мне у моей сменщицы Лорки в госпитале.
– Мне надо тебя увидеть, – сказал Рубцов. – Выходи через двадцать минут на улицу, – и положил трубку.
Ой, мама, кажется, даже зеркало испугалось моего вида – ну и морда! Кое-как нарисовав на ней лицо, что, правда, тоже было весьма условно, я влезла в джинсы, кроссовки и джинсовую ветровку и спустилась во двор. Меня пошатывало, я вообще-то не пью, но вчера… У подъезда стоял «жигуль» зеленого цвета, из него-то и высунулся Рубцов: