— Конечно! — сэр Александр еще раз сердечно пожал ему руку. — Меня бы это устроило даже в том случае, если бы вы приехали ко мне в качестве китайского императора. Я так хочу, чтобы вы оказались там как можно скорее. Это дело… это дело. — Он махнул рукой. — Да вы и так все понимаете… Я очень надеюсь, что вам удастся дать нам окончательный ответ.
— Я постараюсь изо всех сил, — сказал Джо, прощаясь с ними и проклиная в душе сэра Александра Джилберна, Томаса Кемпта, всех дьяволов, запыленные портреты предков, своего издателя и больше всего самого себя за полное отсутствие твердости характера. Ведь несмотря на то, что его заинтриговали события в Норфорд Мэнор, он не имел никакого права и никакой возможности выехать, если бы отвечал за свои поступки, как должен отвечать взрослый и благоразумный человек. Да, но если бы Джо был благоразумным человеком, то, наверно, работал бы он сейчас продавцом в магазине готовой одежды или обуви. Благоразумные люди всегда побеждают свое воображение. Если оно у них есть.
В холле он еще спросил:
— Этот портрет был повернут лицом к стене в воскресенье утром, верно?
— Да, — ответил Кемпт.
— А кто находился тогда в Норфорд Мэнор? Те же лица, которые были там, когда это случилось впервые?
— Те самые.
— И те же лица спали в доме, когда умерла миссис Линч?
— Те же самые.
Он попрощался с гостями, вернулся в библиотеку и тотчас сел за стол, на котором стояла пишущая машинка, приготовленная к работе. Джо хотел сегодня сделать как можно больше, чтобы иметь достаточно свободного времени на новом месте.
Он писал всего час, и когда спустя некоторое время Хиггинс вошел, чтобы сообщить о том, что ланч подан, он обнаружил Алекса вытянувшимся в кресле и почти невидимым за обложкой огромной книги в переплете из пожелтевшего пергамента. Очень толстая книга была напечатана шрифтом шестнадцатого столетия с разноцветной буквицей. Она называлась: «Pseudomonarchia Daemonium».
— Хорошо, — сказал Джо, не поднимая головы. — Сейчас иду.
Но он не пошел, и Хиггинс был вынужден постучать второй раз, докладывая, что суп остыл, а кухарка плачет над пригоревшим бифштексом. Алекс вздохнул, вскочил, положил тяжелый том на столик и сказал без всякого видимого смысла:
— О мой Бог, мой великий, добрый Бог!
И направился к двери, что-то тихо бормоча. Потом остановился перед Хиггинсом.
— Сколько дьяволов имеет к своим услугам Люцифер, Великий князь ада? — спросил он, приставив к груди Хиггинса выпрямленный палец, словно дуло пистолета.
— Боюсь, что не знаю, сэр, — невозмутимо серьезно ответил Хиггинс.
— Семь миллионов четыреста пять тысяч девятьсот двадцать шесть! — воскликнул Алекс. — Так сообщает преподобный Джон Уир. К этому нужно добавить семьдесят два простых князя и самого шефа. Итого будет сколько?.. Семь миллионов четыреста пять тысяч девятьсот девяносто девять. Верно?
— Совершенно верно, сэр. Вы подсчитали точно.
— К счастью, я буду иметь дело только с одним. Но зато с таким, который даже юриста сумел напугать.
— Я позволю себе заметить, что это, вероятно, и будет тот самый шеф, о котором вы упомянули, сэр.
— Возможно, возможно… Я сегодня уезжаю, Хиггинс. Вернусь через пару дней, во всяком случае, восемнадцатого утром буду дома точно… не позже.
— Слушаюсь, сэр. Дом в любом случае будет вас ждать, сэр. А если кто-нибудь начнет о вас спрашивать, сэр? Что я должен ответить? Быть может, сообщить какой-нибудь адрес, сэр?
— Да, скажите, что я отправился к Дьяволу.
И тихо посвистывая, Джо Алекс направился в столовую.
Глава IV
Начало дороги в ад
После ланча Джо вернулся в библиотеку, но уже больше не писал и не читал. Он долго сидел неподвижно, опершись головой на спинку кресла и глядя в окно невидящим взором. Потом прикрыл веки и сказал вполголоса:
— Да, но тогда никто бы не повернул портрет. Там нет детей или подростков, а взрослый человек не может так поступить, просто не может. Значит, она действительно убита? Нет, не обязательно. Может иметь место интересная цепочка случайно сложившихся обстоятельств. Это довольно неправдоподобно, но возможно… Тогда, конечно, ничего никому не грозит, а я потеряю массу времени и поеду в Грецию, не закончив книгу, или буду заканчивать книгу, но не поеду в Грецию. Разумеется, произойдет первое. Но зачем я размышляю об этом, раз уже пообещал? А пообещал я потому, что убежден: дело тут нечисто… Я даже уверен в этом, хотя не сумею объяснить кому-нибудь, например, Паркеру, почему я уверен. А Паркер наверняка спросит меня: почему?.. Ну ладно! Это неважно.