– Сажусь.
Пока седлаю стул, микроволновка пищит, изрекая об окончании режима подогрева. Мама ставит передо мной тарелку и... замирает. Блядь, принюхивается.
– Ты пил, что ли? И в таком состоянии за руль? Артем?
– Извини, – выдаю еще одну из тех улыбок, которые на нее действуют безотказно. – Я был осторожен, клянусь. Выпил всего одну бутылку пива, – вру, конечно. Иногда приходится. Не хочу, чтобы она переживала. – Даже хмелем не рубало. Это ты, мам, просто на запахи чересчур чувствительная.
– Да-да, – качает головой. – Ладно, ешь, и спать. Завтра пораньше выедем, авось проскочим до пробок.
Набивая рот, киваю. Едва прожевываю, уточняю:
– Во сколько примерно?
– Ну, давай, в семь. Доктор приходит к восьми. У меня запись на девять. Но я лучше там посижу, чем в пробке торчать. Знаешь же, они меня нервируют.
– Знаю.
– Ну, все тогда…
– А папа когда возвращается?
– В конце недели, не раньше, – выдавая эту информацию, не таит тоску.
– Понял.
– Спокойной ночи, сынуля.
– Спокойной ночи, мам.
В одиночестве доедаю очень быстро. Еще только дверь родительской спальни хлопает, я уже на лестнице. Мелкие кобры спят, стараюсь не шуметь. Попутно держу голову пустой. Только вот в душе весь организм разбирает какая-то запредельная ломота. Вроде спустил недавно, а глаза закрываю, и встает перед глазами все, что делал с Дикаркой. Да, встает не только перед глазами – член тоже моментально подрывается. Охота подрочить. Подрочить на воспоминания о ней.
Но я не стану. Нет, я не буду. Потому что думать о ком-то, представлять, мечтать – это больше, чем похоть. Больше, чем мне надо. Больше, чем я способен вытянуть.
На хрен.
Распахиваю глаза. Сопротивляясь давлению воды, сбавляю температуру. Спешно заканчиваю мытье. Вытираюсь. Принимаюсь за бритье, потому что эта шняга меня всегда доводит до зевоты.
Но сегодня… Сердце колотится. Сердце, мать его, колотится.
Какого хрена?
Может, у меня какие-то проблемы со здоровьем начались? Паскудно, если так. Но не так опасно, как Дикарка.
Прибиваю еще влажную кожу лосьоном и иду в спальню. Скидываю полотенце, машинально натягиваю трусы и, наконец, заваливаюсь на кровать.
Прикрываю глаза и морщусь от первой же прострелившей мозг мысли.
А она спит?
«Похрен», – говорю я себе.
Успешно. Пока сознание не заволакивает сонным мороком. Там прогнать ее не могу.
Дурочка, думала, я не пойму, что она целует. Правда в том, что мне не нужно было ее видеть, слышать, как-то касаться, чтобы узнать. Я чувствовал ее присутствие, едва оказался у бассейна. А она, блядь, хотела, чтобы вдохнув, вкусив, обняв, не понял?! Каким, мать вашу, образом?! Может, я и овладел в совершенстве искусством заталкивать Лизу Богданову в самые дальние глубины своей памяти, но она ведь все равно там остается. Внутри меня. Как я мог не узнать ее? Без шансов.
Все, никаких поцелуев. На хрен.
В любом случае возьму многим больше, чем она готова дать… И чем я способен вынести.
12
Что делать, если мое сердце верит во что-то иное?
© Лиза Богданова
Сказать, что эта поездка разрушила мою налаженную счастливую жизнь – ничего не сказать. Три дня прошло с тех пор, как мы с Соней вернулись домой, а я все гоняю в мыслях произошедшее. Гоняю денно и нощно, но полностью охватить все, что чувствую, так и не получается.
Наверное, эмоций чересчур много. И все они крайне разные. Некоторые противоречат друг другу. Из-за этого и сохраняется эта болезненная неопределенность.
Стараюсь быть честной с собой. Даже на трезвую голову, со стыдом, но признаю: физически все, что делал Чарушин, мне понравилось. Однако чисто в эмоциональном плане всплывает убийственно-горькое послевкусие.
Мне обидно. Мне больно. Мне неприятно.
И больше всего именно из-за того, как он повел себя после.
Холодно. Равнодушно. Отчужденно.
Будто все, что мы делали, для него совсем ничего не значит. Словно все то же самое у него бывает каждый день. С другими. Ну, безусловно… Так и есть.
– Если ты со мной, то больше ни с кем…
– Ты тоже.
Он ведь согласился? С другими больше не будет? Почему тогда не звонит и не пытается меня найти? Обещал же… Хотя вполне возможно, что его последние слова – никакое не обещание, а обыкновенная пацанская отмазка. И на самом деле с моими правилами он не соглашался.
Если прямо сейчас с кем-нибудь?! Как я это переживу?
Почему же?! Почему он не звонит?!
Я все еще слишком наивна. Не знаю, как должна действовать. Может, позвонить ему самой? Или продолжать ждать? Я во всех этих любовных делах совсем несведуща. Любовных ли? Со стороны Чарушина все погасло. Осталась лишь голая страсть. И в этом я, безусловно, сама виновата.