— Я промолчала не ради тебя. Ради нее, — говорит Мег.
— Знаю. Все равно спасибо.
Она пожимает плечами.
— Ну, если в ближайшие пару часов тебя не потянет блевать, я рискну сходить на лекцию. Не помрешь здесь без меня?
— Конечно. — Я вытягиваюсь на кровати. Часы на стене показывают полдвенадцатого. Мне следует быть на работе. — Кстати, что сказал Мэтт?
Мег улыбается.
— Я не стала врать Мэтту, папа. Сказала, что сыночек твоей любовницы проломил тебе голову.
Живот, и без того пустой, скручивает спазмом.
— Ч-черт!
— Угу. — Мег смеется и садится к столу. — Он ровно так и сказал. Ладно, спи. Мне надо заниматься.
— Я пойду. — Пытаюсь выбраться из постели.
— Лежи, чтоб тебе! — рявкает она, и ее глаза вновь сверкают. — Тебе велено оставаться в постели до вечера. А потом мне придется отвезти тебя домой: ты ведь голый.
— У меня все хорошо. — Упрямо сажусь на край постели, не обращая внимания на молотки в голове.
— Папочка, ты, конечно, на букву «х», но это совсем другое слово. Поэтому будь послушным мальчиком и ляг, наконец! — Ее голос смягчается. — Ложись, а?
Я подчиняюсь. Голова плывет, в ней, как в калейдоскопе, мелькают картинки. Бет разговаривает с дочерью по телефону; Эмма не знает, куда мне позвонить, ведь мой телефон по-прежнему у нее; Гарольд, чтоб ему было хорошо, бросается на меня, любовника его матери.
Мег действительно говорила вчера что-то насчет того, что Бет лечится у психотерапевта?
Дочь сидит за столом, обложившись книгами по криминологии, ее специальности. Лица знаменитых серийных убийц таращатся на меня с разворотов толстенных томов. Странная у нее комната: кровать под розовым покрывалом с китайскими фонариками в изголовье, каждый миллиметр свободного пространства забит книгами с путающими названиями. Я смотрю на Мег. Она прямо держит спину — многолетние уроки матери не прошли даром — и делает вид, что штудирует толстый фолиант, но я вижу, что мысли ее витают далеко.
— Ты видишься с мамой?
— Когда ты вчера позвонил, я как раз возвращалась от нее, — отвечает Мег, не поднимая головы от страницы.
— Я послал ей е-мейл. — Я умалчиваю о том, что именно получил в ответ и куда мне посоветовали засунуть мои поцелуи. — Как она?
— Лучше, чем в прошлый раз. Она сильная. Выдержит и это.
И это?
— Она простит меня когда-нибудь, как ты думаешь?
Мег словно не слышит.
— Мег?
Она поднимает на меня глаза.
— А ты бы простил?
— О чем ты?
— Это ведь не в первый раз, верно, папочка?
Я вздрагиваю. Мое прошлое полощут все, кому не лень, но я не нахожу в себе силы ответить на вопрос дочери. Пытаюсь представить, как бы чувствовал себя, если бы роли поменялись. Хорошего мало. Живот опять крутит, и я задумываюсь, зачем делаю то, что делаю. Зачем я причиняю боль людям, которых люблю, почему жду, что меня простят по первой просьбе.
Я вспоминаю родителей. Они тоже вечно ждали от меня прощения. Закрываю глаза…
— Не в первый.
Мег возвращается к серийному убийце Теду Банди, предпочитая иметь перед глазами его искривленную рожу.
Я думал, что ниже упасть в глазах дочери уже невозможно, — но выражение ее лица, когда она запасным ключом открывает дверь квартиры моего брата Бена, уверяет меня в обратном.
Там уже находится Эмма.
— Милый! Я так волновалась!
Она поднимается с дивана, который видно от входной двери. Видит Мег. На ее лице отражается работа мысли, она складывает два и два.
— Ключи… — Она показывает на пиджак и остальную привезенную одежду; мои минималистичные плавки венчают вершину пирамиды. — Ключи были в кармане. Я надеюсь, ты не возражаешь?
— Ну, дальше без меня. — Мег разворачивается к двери.
— Не уходи. — Я тяну ее за джемпер.
— Убери руки! — шипит она.
Мои пальцы разжимаются.
— Было приятно познакомиться, Мег, — говорит Эмма. — Очень жаль, что при таких нелепых обстоятельствах.
— И пожимает плечами.
Мег делает неопределенный жест и уходит.
Когда дверь хлопает, Эмма снова повторяет:
— Милый! — Утыкается носом мне в шею. — Прости, прости. Я не знала, что Гарольд придет. Я отправила его с Аланом, велела подумать над своим поведением; надеюсь, он перед тобой извинится.
В высоких окнах гостиной отражаются наши силуэты.
Раздвижная дверь на крошечный балкон открыта; снизу доносятся звуки улицы. В отражении высокая фигура Эммы нависает над моей. Там, в стекле, я — сорокатрехлетний придурок со ссадиной на голове.
Глава 7