Одно время этот стих чем-то вроде гимна у нас был. В трудную минуту жизни говорили мы: «Что быть может страшней для нахимовца!..»
— А что? Мы — сила! — произнес я. — Куда идти?
Оказалось, в Городское собрание! Законодательный орган. Очередной безумный его план. Но, как говорил мой отец, глаза боятся, а руки делают! Встретили, когда регистрировались, многих своих… Валентин! Бобон! Этот одобрил:
— Наши ребята тут нужны!
И в зале заседаний с белыми креслами все повстречались. Вон Глотов сидит. Валентин высокомерно раскланивается. Будто не я его вытащил сюда! Сколько знакомых тут... даже противно.
Бобон заместителем председателя стал. Валентин Комитетом гласности рулил. Мы — Комиссией по нравственности при нем. Самой неприбыльной. Но это как поглядеть! Помимо помпезных залов и коридоров, в Мариинском дворце еще много лесенок и комнаток есть, и одна такая досталось нам. «Уголок нравственности», как мы называли его. Если бы вы попали туда — ужаснулись. Вся наша комнатка без окон — что, наверно, и хорошо — была забита порнухой: наиболее быстро после отмены цензуры воплотилась как раз она! И мы с Фомой должны были отделять порнографию от здорового секса. Глаза сделались как у раков — опухшие, красные. Скрипел один из первых в нашей стране видеомагнитофонов, изготовленный на предприятии, специализирующемся на танках. Битва за нравственность началась! Но как-то очень быстро закончилась. Оборонять, оказалось, почти нечего. Все позиции уже были сданы до нас. Когда мы на общем заседании робко пробормотали, что, возможно, следует одобрить лишь отношения меж людьми, а остальное все — запретить, против нас поднялся сам Валентин, как белый лебедь, и изрек:
— А как же Леда и Лебедь? Тоже прикажете запретить?!
Мы сникли. По сути, запрещать нам осталось немногое. Народ раскрепостился, продрал глаза и что же увидал? Оказалось, уже разрешено — причем законодательно! — все!.. Кроме микронекросектопедогомофобии. То есть кроме половых отношений, выстроенных на ненависти, среди несовершеннолетних насекомых одного пола. Причем мертвых! Где-то примерно уже на этих рубежах шла битва за нравственность. Да, небогато!
С другой стороны, сам Бобон намекнул, что это, в сущности, его вотчина — «так што, ребята, не лютуйте!» Да где ж лютовать? Опьяненные свободой (а таких тогда оказалось большинство) растоптали бы нас, если бы мы хоть что-нибудь запретили.
И вот — телеграмма. Именно к нам, как к самым передовым — нигде в мире, как выяснилось, сексуальная раскрепощенность не продвинулась так быстро, — едет делегация! Точнее, целый конгресс, не нашедший пристанища больше нигде в Старом Свете. Да и в Новом, что интересно, тоже. Самые видные микронекросектопедогомофобы мира!
В городе бум! Власти волнуются. С одной стороны, лестно оказаться хотя бы в чем-то в числе передовых. С другой — что эти гомофобы натворят в городе, который недавно еще был городом трех революций?
— В Елово их! — предложил я. — В Елово, к нам! Мыться будут у меня в кочегарке. А жить — в «Торфянике».
— А если что — в озере утопим! — предложил Жос.
И вот автобус прибыл. Стали высаживаться. Странный народ! Хотя нормальных никто и не ждал. Люди в основном пожилые, но все поголовно в шортах, панамках и с марлевыми сачками. И только они кинулись к озеру, как оттуда сразу же поднялся рой.
Все электрички два дня битком были насекомыми забиты. За ними — лягушки мигрировали! За ними — утки! За ними зуи (с ударением на «и») — белые цапли! Многие десятилетия их на нашем озере не было. И вдруг — прилетели! Конечно, экологи себе в заслугу это поставили, но вообще-то это произошло по закрытии завода удобрений на берегу. Чего удобрять? И зуи на электричке уехали вслед за утками. Зотыч, уже приступивший к охранным функциям, подвел итоги лаконично: «Ни зуя!» Пожалуй, пора микрофобам отчаливать. А то и микробы покинут нас.
Зотыч за это взялся.
— Только тактично! — я умолял.
Но уж не знаю, как результаты оценивать. Зотыч достал где-то стопку мешков и, подкарауливая гостей в камышах, ловил их в этот сачок! Об этом узнав, я гнал на своем ржавом скрипучем велосипеде на озеро — навстречу бежали по дороге мешки. За ними, к счастью, ехал автобус, и я бережно, под локоток, их подсаживал… Международный скандал!
Но насекомые, и даже лягушки, и, ясно, утки, зуи так и не вернулись! Не вернулись и синеватые жуки. И даже враги синеватых жуков. И жук, который лапками поверхность прогибал, не вернулся! То, что даже прежней власти не поддалось, со всеми грандиознейшими ее ошибками, мы легко уничтожили росчерком пера! К тому же Зотыч божился, что один микронекрофоб шпионом оказался — хотел нашу котельную подорвать.