И вот 30 мая мы спустились в подвал. Комары в изумлении умолкли, но потом все же опомнились. Впились. Смотрю: стоит Фома, весь пронзенный, как святой Себастьян.
— Погнали!
Выскочили мы с Фомой из подвала. За нами — комары! Мы сели на наш велосипед-тандем и помчались к озеру через весь город. За комарами — лягушки! За лягушками — утки! За утками — пресса! И с разгону — все в озеро!
…И вот — тихое утро. Я приехал на берег и замер: прилетели зуи!
4
Прошло десять лет. Благодаря успехам на литературном фронте с кочегарской площади в Елово перебрался на ту, где жила некогда знаменитая поэтесса. Площадь, кстати, рядом. И не шибко отличалась от прежней. Только больше проблем.
— …Хоть ты скажи этой тетеньке, чтобы она ушла, — умолял я жену.
— Но она же хорошая! — Улыбаясь, жена показывала на растрепанную женщину у крыльца.
— Да какое право вы имеете въезжать сюда? — Женщина закрывала путь своим телом.
— Вы откуда приехали? — со вздохом опуская тяжелую сумку, спросил я.
— Из Краматорска!
— Ясно… Серега, заносим!
Экскурсантки эти достали еще в прошлом году. Только хочешь вмазать жене — идет экскурсия!
Возмущенно оглядываясь, женщина ушла по аллее. Мы с Сержем вернулись к его машине, воровато оглянувшись, вытащили из багажника электронагреватели. Два. На столь историческим фоне — кощунственно!.. Но что делать, если нашей семье в доме великой поэтессы досталось лишь помещение без печки — комнату с печкой узурпировала другая семья.
Из-за упавших на крышу сосновых сучьев, свисающих на стекла, будка глядела хмуровато. Что бы она без нас делала — только мы и чиним ее.
— Ну спасибо, Серж! — вздохнув, я протянул ему руку.
Он с удивлением смотрел на меня.
— А ты разве не едешь? — произнес он.
Он согласился отвезти мое многотрудное семейство только потому, что через три дня мы должны стартовать с ним в Италию, на конференцию, посвященную, кстати, Хозяйке будки. Уж я-то тут натерпелся, наслушался… Право заслужил. «Золотое клеймо неудачи» конференция называется. Уж по неудачам я спец!
— Минуту, — проговорил я и, набрав воздуху, вошел на террасу.
Отец, сидя у ободранного стола, который я ему раздобыл в прошлом году, резко по очереди выдвигал ящики и смотрел в них, недовольно морщась. Чем опять недоволен? Ему не угодишь. Нонна сидела на другой части террасы, испуганно прижав к животу сумку, и, отвесив губу, с ужасом смотрела в какую-то свою бездну. Да. Ведет себя адекватно больнице, в которой недавно была. Развязно, вразвалочку Серж вошел: «Да, прэлестно, прэлестно!» — обозначая роскошную дачную жизнь. Но никто, даже я, на него не прореагировал. Серж надулся: он столько сделал и хоть бы кто оценил по достоинству!
— Так ты едешь, нет? — рявкнул он.
Нонна стеклянными своими очами глядела вдаль. Да, к отъезду моему они не готовы.
— Пойдем, провожу тебя, — пробормотал я и, подхватив надувшегося, как рыба-шар, Сержа, почти выволок его.
— Не понял! — сразу же сказал он.
— Завтра, — прошептал я. — Завтра я приеду к тебе, и мы «подготовимся»! Понял? — Я подмигнул.
Серж так надулся от обиды, что я с трудом затолкнул его в автомобиль. Недовольно фыркнув выхлопом, он укатил.
Ну вот, обидел друга, который так выручил меня! Кто бы еще согласился на этот рейс?
Надо теперь возвращаться в дом, холодный и затхлый после долгой зимы, надышать постепенно в нем жизнь, поладить с духом властной Хозяйки, которая по-прежнему главная в этом доме.
Я медленно взошел по крыльцу. Ступеньки мягко пружинили под ногой, чего вовсе не следовало им делать. Прогнило тут все, последняя ценность — табличка возле крыльца! Жив еще дух Хозяйки!.. Который я, возможно, выдумываю, но как же не выдумывать, если живешь здесь?
Отец, поднеся какой-то листок к своему крепкому степному лицу, страстно вглядывался, азартно морщась: что-то нашел. Нонна не двигалась, глядя в бездну. И что характерно, никто из них и не думал начать распаковываться — это увлекательное занятие, как и все прочие, досталось мне. Надо выгнать нежилой, тленный холод отсюда! Я воткнул вилку отцовского нагревателя в его отсеке, потом на нашей части террасы подогреватель побольше, нырнул под кровать, вытащил электроплитки, сдул с них пыль. Жизнь налаживается! Бодро размахивая пластмассовым ведром, шел к колодцу. Да, исторический колодец больше всего пострадал за зиму: зеленая от гнили крышка отломалась и валялась в стороне. Кто только не черпал из этого колодца! Мне же, как всегда, достаются руины. Да еще возмущение «вампирш», поклонниц поэтессы: как я мог появиться здесь? Другие же у Нее появлялись! Теперь я, запоздалый, должен тут поддерживать некую жизнь… Ворот крутился с рыдающим звуком, железное ведро шло из глубины, качаясь и расплескиваясь. В воде плавали иголки и листья. Выкинул их, перелил воду в свое ведро.