— Это вам дорого обойдется! — сказал второй, видимо коррумпированный уже тогда.
— Да, да! — вдруг заверещал Волохонский. — Это они! Вот смотрите! — и стал совать ментам листок с цифрами, но в руки не давал.
— Ты тоже собирайся! — сказал первый.
— Я? Но при чем здесь я? — возмущенно заговорил Волохонский.
Он максимально отстранился от нашей бумажки, отвернулся от нее и держал кончиками пальцев, но не выпускал.
— Давай, быстро! — Второй схватил Фому за рукав.
Фома, не вступая с ними в полемику, просто достал блокнот и выписал им: первому сто тысяч, второму почему-то восемьдесят! К нему возвращался кураж. А их, наоборот, охватила задумчивость — цифры заворожили их. На крыльце снова раздался топот, и вбежала жена.
— Дали, Венчик! — сияя, сообщила она.
В руках ее было два раздутых пакета. Что-то там брякало, теперь уже не помню что. С легкой ее руки (вернее, ноги) цифры превращались в реальность! И быстрей всех это оценил Фома. Волохонский, подняв наш «чек» на свет, разглядывал его, словно ища на нем водяные знаки: «Что это мне всучили тут?» Фома, глянув на него, резко вырвал бумагу у него из рук. Менты, почувствовав, что происходит нечто неординарное, заволновались, один из них начал что-то лихорадочно искать по карманам (может быть, рацию?) и временно взял бумагу в зубы. Фома вырвал «чек» у него из зубов, потом выхватил «чек» и на восемьдесят тысяч у его товарища. Мол, нечего разбазаривать средства, на дело нужны!
— Спасибо за участие… — сказал он гостям.
Что за «участие», если вдуматься?
— …и всего вам наилучшего! — Фома церемонно раскланялся.
И что характерно, щелкнув каблуками, они вышли! Должен сказать, что лично мы на своем веку видели от милиции только хорошее. Помню, как однажды, после небольшой пьянки на даче, я искал утром друга в прибрежных лугах. И нашел. Он лежал среди одуванчиков, привольно раскинув руки и ноги, и глядел (с закрытыми, правда, глазами) в бескрайнее небо. Но самое интересное — перед ним на коленях стояли два милиционера (может быть, эти же самые, только более юные) и деликатно пытались его разбудить, сдувая пушинки с одуванчиков ему на лицо, а он лишь гримасничал и хрипел.
— Нет, не просыпается! — ласково сказал один. — Ну, пусть спит! — И они ушли.
Почему-то Фома яростно отрицал это происшествие и даже утверждал, что все это мне приснилось, хотя спал — он. Видимо, идиллическое восприятие мира — не его стиль. Работу органов он воспринимает исключительно негативно (как и многое другое). Прям перед органами неловко!
И мы поехали. Но не на рынок к Хасану, как читатель может предположить, а совершенно в другое место. На прежнюю работу. Так решил Фома. «Подвижен, как ртуть, и так же ядовит!» — говорили о нем. И боюсь, это я и говорил! Я вообще говорил много лишнего... о чем не жалею. У вертушки, где обычно сидел наш вахтер Зотыч, дремал какой-то амбал в спортивном костюме.
Услышав бряк (Фома в ярости толкнул вертушку, оказавшуюся заторможенной), тот открыл глаз.
— Пусти! — резко сказал Фома.
— Что-о-о?! — услышали мы в ответ.
Набежали другие спортсмены. Похоже, новая битва? Но, уже измученные боями с земляками Хасана, биться еще и с «лицами славянской внешности» мы не могли.
— Ладно! — сказал Фома. — Войдем тихо, по-умному, как коты.
Мы обошли здание с тылу, отодрали доски с черного хода и поднялись на четвертый этаж. Резко открыли дверь в кабинет директора. Наш Глотов, что удивительно, был на месте. Привычно быстро убрал бутылку под стол. Повеяло чем-то родным.
— Встать! — рявкнул Фома.
— Вы, что ли? — вытирая пот, произнес Глотов. — Фу!
— Ну, какие новости? Как жизнь? — невинно, словно они вчера расстались, спросил Фома.
— Да какая жизнь?! — воскликнул Глотов.
— А мне кажется, дела обстоят неплохо, — холодно произнес Фома.
Глазки Глотова забегали. Его биография состояла в основном из мучительных метаний по комсомольской линии, так что никакой конкретной профессией он не владел — перед нами, кажется, командовал спортом, — отсюда спортсмены, но арифметику знал. Сдать такой дом!.. Он понимал, что мы понимаем.
— Нужно бы пощекотать наше хозяйство! — Фома щелкнул по карте Родины со значками наших объектов. Глотов едва не спросил: «Зачем?» Здание Управления, вставшее на вечный ремонт, из которого оно не должно выйти никогда, его устраивало. Но и избавиться от беспокойных посетителей тоже было надо. В последние годы Фома ездил по издыхающим предприятиям, пытался их реанимировать, пока и наша контора не закрылась… Второе дыхание?