— Ну, закрывай глазки, протягивай ножки! — ласково говорила она перед сном.
— Успею еще «протянуть ножки», — отбивался я.
…А в Париж — последняя наша поездка — неудачно съездили. Холод! Странно, зимой в Михайловском было тепло, а здесь, летом… Варя плохо спала, просыпаясь, долго стояла у зеркала.
— Я, Валерий, красавица!
Последнее время часто повторяла, словно убеждая — себя.
Помню, сидели с ней на Монмартре, у маленького ресторанчика. Чистая деревня! Рядом галдела компания. К ним подошла молодая, но какая-то замотанная (во всех отношениях) женщина. Встал муж, долго разматывал на ней шаль, как на мумии. Компания чему-то смеялась. И вдруг, из какой-то очередной складки, появился ребенок! Спокойный, как кукла. И лысенький почему-то. Без чепчика. Все зааплодировали. Мама дала его кому-то на руки. Снова возникла шаль. Муж ловко наматывал — и в какой-то складке скрылся ребеночек! Мама, отсалютовав, пошла… Варя смотрела не отрываясь.
Мы оказались у «Красной мельницы» («Мулен Руж») и, продрогнув от бесприютства, подошли к большой вентиляционной решетке метро. Вроде фонтан — но оттуда бил теплый воздух. Грелись вместе с туристами и клошарами. Многие развлекались: держали пластиковый стаканчик вверх дном, отпускали — и он взлетал высоко, болтаясь в струях…
— Как наша с тобой жизнь! — сказала Варя.
Вернулись — и перестала звонить. А отвечала — так, еле-еле.
— Нас тут в Прагу зовут! — я бодрился.
— На эти экс-курсии… что-то неохота.
И вот — мы на Рейне с ней. Пофартило!
Волохонский вдруг предложил:
— Хотите?
— Да!
Заглотил наживку, даже не глядя. Его я давно уже защищал, когда Валентин хотел его съесть как левобережника. Раскололись вдруг пушкинисты на правобережников и левобережников. То есть раньше жестко считалось, что Пушкин четко по правому берегу Волги ехал, направляясь в Оренбург. Потом, когда все менялось вокруг, объявились левобережники: нет, по левому Пушкин ехал, не такой он был человек, чтобы по правому ехать! Схлестнулись! Одно время левобережники даже побеждали, как все новое, потом, как все новое, проиграли. И Валентин руку приложил, сказал, что левобережье – несовместимо… Гнобили их! А я этого не люблю, хотя мне неважно, каким берегом Пушкин ехал. Но за Волохонского и учеников его в журнале не раз вступался! И вдруг…
— Небольшая, но престижная конференция. Проводит один французский барон, к Пушкину неравнодушный, в своем замке на Рейне.
— Беру!.. В смысле еду!
Против замка Варя не устоит.
И — не устояла! Мы плыли с ней на пароходике по золотому Рейну, и она деловито «инспектировала» замки, глядя в путеводитель.
— А где же Бург Клопп, Валерий? — насмешливо-строго спрашивала меня.
— Да вот же он!.. Вверх гляди!
Узкий, как свечка, на скале! Радуясь, как дитя, била в ладоши. Ликовал вместе с ней.
— А вот этот, на острове, — наш!
— Серьезно, Валерий?!
Строго-насмешливо Валерием величала меня… И так ей понравились и замок, и барон, что отказалась к Фоме со мной ехать, в Майнц.
— А что такое, Валерий?! Нас разве что-нибудь связывает с тобой?!
— Да вся жизнь порванная, больше ничего. Дуэль!
— Уймись, Валерий!
Уехал к Фоме один. Вернулся на поезде. Вышел на платформу, увитую розами, ехал к острову на пароме. По ступеням к замку поднимаясь, думал о ней. Хотел побыть с ней в культурной среде… но что-то здесь нечисто! Барон этот — не успел познакомиться, — кого-то напоминает он!
Во дворе замка клубился народ. Много знакомых лиц. Пригляделся… да то ж микронекросектопедогомофобы! Они! Перековались, значит? Ну молодцы! Серж издаля делал какие-то странные знаки, но не подходил. Волохонский зато подошел. Весь в белом.
— Есть слушок, — добродушно сказал, — что барон решил премию вам вручить, за литературный труд!
Господи! А я в рваной рубахе! Сменить? Вбежал в свою каменную светелку под лестницей, разворошил чемодан. И пока переодевался, задумался. Левобережцам — неблизок. Правобережцам — далек. И на хрен мне эта премия? И вопрос — за что? Не за етим приехал! Что-то сосало душу… Надел свежую рубаху. Потом вдруг стащил наволочку с подушки (с гербом, кстати) и спрятал на груди. Если мне что-то вдруг не глянется, то скажу: «Не заслуживаю я, увы, премии… Наволочку украл!»