Другого ничего не придумал. Поднимался по мраморной лестнице. Поглядывали с интересом: загадочный тип. Наволочка, что ли, торчала?
Наверху лестницы — Варя! Рядом — барон. Черты его очень знакомые! Усищи… Тут Волохонский подсуетился:
— Познакомьтесь… барон Дантес!
Очнулся в больнице. Выстрелил он, что ли, в меня? Размечтался! Сам, оказалось, упал с лестницы.
Фома, верный друг, объяснил мне:
— Вот к чему левобережники ваши пришли! И не удивляйся. Все меняется быстро. Передел мира идет. Вот сейчас наша контора в скалах Черногории дороги ведет. На Албанию выходим.
— Албания-то зачем?
— А там пляжи песчаные, небывалой нежности. Нудисты заказали.
Нудисты наводнят Албанию! Кошмар.
— И твоя конференция наверняка часть какого-то мирового проекта.
— Дантес против Пушкина?
— Примерно. Так что ты зря попятился, с лестницы загремел! От нового не попятишься!.. А почему наволочка у тебя на груди? Думал, наверное, как плащаница — отпечатает душу твою?
— А ничего… не отпечаталось?
— Увы, нет! Ну ничего, закаляйся. Мир сейчас такой! Мы еще с тобой поработаем в одном «мокром деле».
— В каком, если не секрет?
— Позвонят.
— Нет… Боюсь, опять голову расшибу.
— Идиот!
Размозжил о спинку кровати банан… который, как мне кажется, принес для меня?
Потом потеплел:
— Я еще из тебя сделаю настоящего мужика!
— А я из тебя — пожилую деревенскую бабу!
— Кого?!
— Вот сейчас я как раз заканчиваю повесть, и ты у меня выйдешь беззубой бабкой.
Испужалси Фома!
— Как это?
— Легко! Ты же меня знаешь, как я искажаю твои черты.
— Да уж знаю, — вздохнул. — Ладно. Поправляйся…
Волохонский навестил.
— Вы все врете! — сказал ему я.
— Не все, — мягко поправил он.
Варя пришла:
— Ты что, Валерий? На ногах не мог устоять?
— Пойми, я все о тебе думал... а тут Дантес!
— Ладно. Как поправишься, предлагает тебе премию вручить… за владение словом.
— Нет.
— Руку и сердце мне предлагает… А ты?
— …Нет.
— С тобой все ясно, Валерий!
Пошла.
— Погоди!.. Да я тебе жизнь отдам! — Даже поднялся.
Тормознула рукой: «Не надо!»
Ушла.
Зато друга навестил! Главное — оптимизм!
…и наволочку привез!
8
Чем старость хороша? Все время плачешь. И слаще этого, оказывается, нет ничего. Я сидел на крылечке, глядел на закат и думал: последний? Все, что ценил, прожито. Остатки — вовсе не сладки. Взял ее крыло, велосипедное, погладил… мысленно, конечно, не только крыло. Открыл ноутбук. Пусто! Не пишет. И не звонит. А я со всеми ругаюсь. В электричке вчера попался старикашка, еще более мерзкий, чем я.
Вон в лучах заката летит, как архангел, Валентин на велосипеде, на белых крыльях газет, с новыми разоблачениями. Про меня, может, не узнал пока? Мимо пролетел… Ну что ж, насладимся последними мгновениями. Я пересел за стол, выпил какавы по Интернету. Не помогло. Мухи, пересекая тень стволов, то сверкали, то исчезали. Мошки и пушинки в луче сияют одинаково, но пушинки летят задумчиво, по прямой, а мошки озабоченно снуют. Раньше просто не различал их, не мой был масштаб! Теперь только они, похоже, у меня и остались. Теперь это — мой мир. Зачарованно глядел.
Трещотка шишек по крыше вместе с ветром набегает. Когда солнце скрывается, появляется ветер. Вертикальная полоска курсора мигает, словно черный мотылек, складывающий крылья. Дятел со своим братцем во дворе выдолбили в трухлявом пне два абсолютно одинаковых овальных отверстия — светлых снаружи, темных в глубине. Бессмысленно, просто соревнуясь на скорость!
Со вздохом вернул взгляд к компьютеру. Да. Ничего хорошего сделать уже не могу. Могу только, при теперешних моих возможностях, сделать пару мелких пакостей, но пока погожу.
Пушинка подлетела совсем близко, сейчас разгляжу. Но она стала играть со мной, то притягиваясь, то отпрыгивая. А. Это я вижу мое дыхание, которое есть пока! Закат — и тень на стене. Тень отца Гамлета, как шутил тут отец… недавно, кажется.