На крышку сахарницы влез черный жук и угрожающе двигал лакированными усами: «Не замай!» Пропал мой сахар.
Солнечная пушинка гналась за другой, но специально не догоняла, играла. Села вдруг на экран.
Далекий, но легко разрезающий пространство тонкий, слегка скребущий и словно катящийся сюда тонким зазубренным диском звон электропилы. Не иссякает сила жизни желающих тут построиться. Звон пилы прервался и после вопросительного молчания снова серебристо покатился оттуда к нам.
Зеленая, длинная, но как бы составленная из отдельных шариков гусеница пяденица именно пядями (это когда мерят расставленными пальцами) снимала с меня мерку… Фу! Сощелкнул ее. В полете распрямилась. Упала на пол. Стала пядями мерить доску. Неугомонная, сволочь! Мерки снимает. Рано. Может, я еще расту?
Смотрел в солнечный угол, оплетенный сияющей паутиной. И на крылечке блистали нити. И между деревьями солнечный «гамачок». Оплетают!
Улитки сожрали листья, надырявили их. Организмы расплодились, и дохлая кошка за оградой превратилась в мошек и в таком виде навещает нас.
Пушинки так и липнут к экрану компьютера, тянутся к знаниям и, может быть, даже к творчеству, а мушки — уклоняются. У них на уме что-то свое, хотя странно, что в этой летающей точке где-то размещается еще и ум. Впрочем, и безумие тоже. Одна мошка вдруг стала биться в экран компьютера, рваться в изображенный на мониторе странный летний пейзаж, желая, видимо, стать виртуальной, но это дается не всем. Я и сам бы хотел туда — таинственный сонный водоем, уходящий вдаль, а на берегу прямо перед твоим носом торчит могучий ветвистый куст репейника и рядом хрупкое, словно из спичек, растение с желтенькими цветочками. Тянет туда. Там-то уж точно нет забот! Лечь на пологий зеленый берег и лежать, думая лишь о том, скоро ли пролетит облачко и снова выпрыгнет солнце. Одни лезут в компьютер за знаниями, а я нашел там тишину и покой.
Странный выполз на стол паук. Говорят, обозначает письмо. Но раньше они были могучие, многоногие, а этот какой-то убогий, щуплый, и всего три ноги, но передвигается быстро. Не письмо, а, видимо, имейл — компьютерное послание. Сжатое и убогое. Электронный век! Ну чего там? Говори. Только быстро! Но он убежал.
За окном по блестящей паутине летит солнечный блик, как телеграмма, — и тут же ответ!
На освещенном пока небосклоне вдруг явилась бледная луна.
— А помнишь, как Настя говорила? — спросила Нонна. — Ну-на!
Еще бы не помнить! Стояла на белом подоконнике, толстая, щеки из-за ушей, бабка придерживала ее за спину, а маленькие пальчики Насти, сползая, скрипели по запотевшему стеклу. Над соседним домом висела огромная, страшная луна. Что чувствовала маленькая девочка, впервые увидевшая такое?
— Нуна! — Она вдруг показала пальчиком в небо и обернулась, беззубо улыбаясь, к нам. Первое ее слово!
— Помнишь, да? — произнесла жена даже радостно.
Для нее Настя жива. Как можно расстаться с единственным в мире человеком, для которого дочь наша жива!
— А помнишь, юбилей тут ее справляли?
Я кивнул. Только для нас эти шесть кирпичей в земле, почти заросшие, — часть той шашлычницы, сделанной тогда.
— А помнишь, — проговорила жена, словно ничего плохого и не было, — мы вина не могли достать, мясо замочить, и Настя…
Я кивнул, не дослушав, и вышел: долго не могу!
Стоял на крыльце. Здесь батя падал. Но меня, в отличие от него, некому будет поднимать.
— Я сейчас! — со звоном стаскивая велосипед со ступенек, крикнул я Нонне.
И поехал. И залетали вокруг вверх-вниз, словно прихрамывая, белые бабочки-капустницы. Роскошь лета. Если едешь с определенной скоростью, рейки ограды исчезают и видишь, как на ладони, жизнь во дворах — все наслаждаются, не спешат.
Пронеслись, блистая спицами, хрупкие юные велосипедисты в шлемах, похожие на комариков, наша надежда олимпийская. За ними летел седой их тренер, Олег Тимофеич, и помахал мне рукой.
И вдруг навстречу Варя на велосипеде! И рядом с ней какой-то красавец спортсмен! Едут, беседуют. Всю дорогу загородили! Прорвался, пропихнулся меж ними, со скрежетом. Помчался!
На повороте остановился передохнуть. Варя подъехала.
— Что такое, Валерий? Как ты себя ведешь?
— А ты?!
— Мы — просто беседуем. Это мой друг. А что такое, Валерий? Разве нас что-то связывает с тобой?
— Ладно!
Свернул в ярости в лес. Песчаная гора скатывается в горячую яму с сухими зарослями малины в блестящей паутине. Подставь горсть, щелкни по стеблю, и слепленная из душистых шариков малина сама отцепится и упадет в ладонь. Пальцами эту нежность лучше не брать, а кинуть ладонь ко рту и с сипением втянуть. Помять ее языком о нёбо. Последнее наслаждение! А вот еще гроздь — дернулся к ней, но рука моя спружинила о блеснувший гамачок паутины. Не пущает, а точнее — ловит. Паутина желает повязать, сделать из человека блестящий кокон — у природы свои задачи, загадочные и злые. Вырвавшись из этого горячего зла, звенящего осами, лезем наверх, стоим на косогоре, отдыхиваясь. Ветерок холодит.