— И я, надеюсь, тоже?
— Ты будешь в числе тех, кого поблагодарят. Ты чего-нибудь хочешь от жизни?
— Ммм... Ну разве что, — решил вдруг поделиться, — наверху кто-то постоянно топает! Может быть, одна... Но — всегда. Нельзя ли чудо совершить — чтобы прекратить это?
— Подумаешь, ходят! — весело проговорила она. — Ну хочешь, я куплю ту квартиру — и шаги будут мои? А той ноги отрежем! — добавила она. — У лучших хирургов!
— Давай!
— У тебя вода плохо уходит! — весело крикнула она из ванной.
— Знаю! — крикнул я.
— Что-то вдруг аппетит появился! — снова сев в то же кресло на тротуаре, непринужденно сказала она рыжему официанту.
— Что закажете, Алена Дмитриевна? Ваше любимое?
— Да, пожалуй. И ему тоже! — весело ткнула пальцем в меня. — Сыр моцарелла любишь?
— А у вас разве есть?
— Только для своих! Хочу в Апулию тебя пригласить, на мою ферму, где делаем его. На время случки буйволов! Упоительное зрелище. Приедешь?
— М-м-м-мда!
Погоняла по телефону фотки.
— Во. Рогатые мои.
— Да... Впечатляет.
— ...а вот это — внуки.
Два мальчика на лужайке.
— Красавцы.
— Ну хочешь, будут твои?
— Погоди... Не все сразу! — пробормотал я.
— Ну ты как всегда!
— Вообще-то мой дом — вот! — я показал. — И ты в нем только что была!
— Хочешь честно? Это не дом. Это... какой-то коммунальный коридор.
— Отдельный! — гордо поправил я.
— И все равно коммунальный!
Я задохнулся. Самое главное мое — не нравится ей!
— Неужели нельзя было перепланировать?
— Нельзя. Вернее, можно, но я не захотел.
— Что мешало? Ты там фактически один!
— Нет.
— Ты там... хуже, чем один! Я же все знаю!
— Ну зачем так?
— Ну что? Едем? К буйволам?
— Прямо сейчас?
— Ты ж всегда авантюры любил!
— Не могу!.. бросить тут.
— Не верю! Единственное, что может удерживать тебя, — это другая баба!
— Да!
Откинувшись в креслах, мы расхохотались.
— А голову не потерял?
— А когда я ее терял?
— Тоже верно.
— ...Господи! — проговорила она. — Сколько лет чуть ли не каждый вечер я «простреливала» насквозь Невский в надежде встретить тебя!
— И я!
— Ну, ты, наверное, с какой-то другой целью?
— Я? Нет.
Она посмотрела на часы, потом на официанта.
— Ванюша! Вызови такси. Ну... будет тебе нужна помощь, звони.
...Знал бы я, что так скоро!
— Такси прибыло, Алена Дмитриевна.
Мы жарко обнялись.
Глава 3
Коридор ей не нравится! А кому он нравится? Огромный, темный и полквартиры съедает! Вот он-то как раз и останется тебе, после суда, если срочно меры не примешь, — и в этом коридоре ты и сойдешь с ума. Надо срочно принимать меры, а то полный пролет, а ты все за мини-юбками носишься! Но не просто за мини-юбками, лишь за теми, которые носят служащие суда — и только живущие рядом, наверху. Может, там много ног стучит... Но, говоря грубо, уже две ноги там — в твоих руках... Но где же она, таскательница двух юных ног? Почему до сих пор тащится?
Работать буду. Мне колонку для «Обозрения» надо писать
Заводясь на эту статью, названивал самым умным, одаренным своим друзьям с одним и тем же вопросом: «Можешь придумать название для новой улицы?»
В советское время было хуже, но проще. Давали, не спрашивая, черпая из идеологии. Лучшие годы я провел на улице Белы Куна. Пытка! Мало того, что палач, — еще и не выговорить. Словно специально душили язык. Кто не мог ничего понять, называли «улица Белой Кони». Безграмотных из нас делали, безъязыких!
Теперь лучше. Свобода. «Ну... называй!» Не открывается почему-то рот. Отбили охоту?
У меня есть рассказ под названием «И вырвал грешный мой язык» (название заимствовано сами понимаете у кого). История, как всегда у меня, маловероятная — но основанная на фактах. Однажды в депрессии, когда было все равно и жить не хотелось, я по ошибке почистил зубы не пастой, а клеем «Момент». Как же теперь есть, а главное — говорить? Суть рассказа: «А и не надо говорить всю ту чушь, которую мелешь, которую принято — или заставляют говорить!» Лучше — молчать!
И вот — зубы вроде расклеились. Ну? «Мели, Емеля, — твоя неделя!» Молчишь? Стыдно? Опять? Что же такое-то? Какую эпоху ни возьми...
Помню, рядом с улицей Белы Куна выросли вдруг улицы — Пражская, Будапештская, Софийская. За границу пускали еще не очень, через комиссию партветеранов — но по улицам с такими названиями уже можно было ходить. Так сказать, первое дуновение.