— Ну, факт должен быть обоснован. Как-то систематизирован.
— Так обоснован он.
— Чем же, позвольте спросить?
— Сюжетом!
— Разве ж это сюжет?
Доцент глянул в зал, ища шумовую поддержку, и он ее получил. А в шуме, ясное дело, уже невозможно вести диалог.
— Вы уходите от проблемы! — выкрикнул кто-то из зала.
— Наоборот, я решаю ее!
А Гуня что? Я бы ему сказал: «Гуня, друг! Ты тощий, как глист. Но абсолютно негибкий. Ты не можешь ничего решить на ходу. А тем более изменить. Ты едешь, как едешь! Ориентируешься на ленивое большинство, и поэтому они тебя уважают. И по-своему ты прав: куда тебе еще податься?»
Однако Гуня не был бы моим другом, если бы не вмешался.
— Увы, но это лишь частный факт, — снисходительно (в тон публике) произнес он. — Ничем не подтвержденный.
— Как же не подтвержденный! — воскликнул я.
— Так все факты частные! Тем и интересны! — кто-то из зала выкрикнул. Поддержал меня.
— Ну, я бы сказал... — Гуня мучительно мял лоб, как бы размышляя. — Да, факт!
Вот спасибо, друг! В зале поднимался гвалт — то ли в поддержку, а скорее «на вынос»!
— Факт, — Гуня ловко вывернулся. — Но, я бы сказал, не обоснованный никакими концепциями! Никакими выкладками! — Голос Гуни крепчал. — Главное. — Он умолк. И в зале почтительно все молчали. — Ничем, я бы сказал, не оплаченный! За свои слова надо отвечать жизнью! И за идеи свои страдать! — веско произнес он.
«Да так я живу!» — сказал бы я. Полностью согласился бы! Если бы не из его уст.
— Как-то несолидно все! Никаких цифр! — проговорил солидняк с красивым портфелем.
— Да? А без цифр — никак? А цифра один вам не нравится? — вдруг закричал я. — Один — это не человек?! Ну все. Пока! — пробормотал я, дрожащими руками собрал мятые свои бумажки. Обошел Гуню сзади, похлопал друга по плечу. — Давай, давай!.. Руководи этими. А я пойду. И если надо — отвечу чем скажешь. Ну, чем заплатить?
Так бормоча, я обошел сидящего Гуню сзади, ущипнул его за загривок, сделал шаг.
Второго шага не сделал. Нога наступила на пустоту. Обрыв сцены? Я пока что, по ощущению, не падал, я еще надеялся наступить. Нога достигла пола с разгону, не выдержала, свихнулась, скосилась; продолжая двигаться, ножки переплелись. И я плавно перешел в горизонтальный полет, ничем не управляемый, независимый, но, как оказалось, все-таки ограниченный — мраморной стеной. С лету головой вмазался в скользкую мраморную стену — скользкость, может быть, и спасла? Или, может быть, не спасла? Зал, надо сказать, отреагировал общим выдохом: «Ах!» Есть все-таки у них душа!
Пробился-таки. И пришла тьма! Но недолгая. Когда я увидел себя, я уже стоял на ногах, бормоча:
— Нормально! Все нормально! Отлично! Порядок. Извините.
Да, замечательный бейдж мой — «сбрасывать со ступенек» — выполнил свою функцию, не подвел. Стряхивал с рукавов пыль, видимо, мраморную. Несколько человек рванулись ко мне, но удержались. Я взялся за дверь. Потом поглядел на Гуню, спросил:
— Ну что? Оплатил я?
Но Гуню я не узнал. Глаза его были закрыты черной полоской, как делают это в порнографических фильмах, скрывая глаза... вернее, делали раньше. А сейчас что? А! Это же он снимает с целью сбора информации и торжества правды! Телефончик закрывает глаза. На вопрос мой он не ответил.
Я вышел в холл. Огляделся. Сел. Все вроде на месте. Только листва на деревьях в кадках почему-то синяя. Но это детали.
— Ну как ты? — Из мглы ко мне кинулась Римма.
— А где ты была?
— Да тут, в другом зале.
— Выступление мое, значит, не слышала?
— Извини. Занята была. Там главное сейчас! — указала куда-то.
— А.
— Ну как ты?
— А что?
— Но ты же... — показала на мою голову.
— А. А откуда ты знаешь?
— Да в ютубе уже висит.
— Так быстро?
— Так давно уже!
Неужели даже раньше, чем я упал? Техника может!
— Тысячи лайков уже! — воскликнула Римма. — Обошло все события конгресса! Вот так!
Радостно кудри мне растрепала. Больновато все-таки было!
— А кто ж это вывесил меня?
— А ты еще сомневаешься? Гуня! Кто же еще? Твой друг наилепший!
Явно ревновала к нему меня. Точнее, голову мою.
— Как? Не кружится?
— Нет!
И тут вдруг появился ликующий Гуня:
— Ну молоток! Молоток!
Молоток для такого дела могли бы и покрепче найти.
— Молодчина! — За плечи меня тряс. Как показалось мне, лучше бы не надо.
— Так ты считаешь, — я поднял на Гуню взгляд, — что я вбил наконец «свой гвоздь»?