Второй, с холеной седой бородкой, оказался специалистом по специфическим заболеваниям этих мест: климат, долгая полярная ночь, вредные производства (чего только не добывают там, рискуя здоровьем!). Но разговаривал он просто, ужасами не пугал: «Все под контролем!» Больше он рассказывал о полезном и приятном сотрудничестве с норвежцами и шведами: «Сажусь в машину — и в тот же день там».
Третий, самый молодой в купе, был бригадиром сварщиков-трубоукладчиков, он вел себя бурно, многое злило его в предстоящей работе, и то была скорее дотошность, желание исправить, а уж никак не бросить.
Но главное, что разволновало меня, — их восторг после посещения Петербурга: какая воспитанная молодежь, какие приветливые официанты! Пришлось мне оправдывать высокие оценки моих попутчиков, я старался как мог и приехал, я надеюсь, в несколько лучшем виде, чем был до этого. Я видел жизнь многих стран, и что-то мне мерещится, что наша жизнь — самая позитивная.
Потом мы с почетной делегацией и международными журналистами на маленьком самолетике летели на открытие гигантского комбината и дружно выпивали. Возможно, что из-за этого как раз мы попали в зону жестокой турбулентности. Сперва все старались держаться, потом, когда вдруг самолет заскользил вниз, начались крики. И только в хвосте, где сидела наша компания, стоял хохот.
— Не боись! — кричал лысый хирург. — Если кому чего оторвет — пришью!
И когда самолет, сильно тряхнув нас, все-таки сел и в салоне страшно запахло жженой резиной, молодая толстая женщина (из деревни, как она говорила нам), нюхнув, сказала вдруг:
— У пилота галоши сгорели!
Первыми после нас захохотали наши друзья-белорусы, потом другие народы заинтересовались причиною нашего веселья, и фраза, переведенная с русского на немецкий, английский, китайский и японский, прокатилась волной хохота от хвоста к носу. Живем!
И что приятно еще — времена года. Несмотря на все трудности, они существуют!
Если в Мончегорске я был еще в полярную ночь, то, подлетая к Нижневартовску, увидал с самолета бескрайний, как море, весенний разлив Оби. Везде слушатели были хороши. В Вышнем Волочке слегка дремлющий мужчина, когда я, рассказывая о фабуле книги «Жизнь удалась!», упомянул о том, как герой провалился ночью под лед, а вылез живой и даже сухой, потому что воду из-подо льда откачали, он подтвердил: «Точно! Такой случай был — с Петькой Железняковым из нашей бригады!» Так что я — реалист.
А в Иркутске была жуткая жара, всюду валялись скатавшиеся, с семенами внутри шарики тополиного пуха, и от них (или от жары) все тело чесалось. На улицу лучше не выходить. И вдруг — огромный, с купеческим размахом драматический театр оказался заполнен читателями до последнего яруса. Да!.. Есть еще жизнь. Особенно — в провинции.
...И не умереть
И только Римму, хотя я все время надеялся, не встретил нигде! А без нее жизнь несъедобна, суха, как шарики тополиного пуха.
И уже к осени, не сдержавшись, позвонил. Встретились в ресторане «Вкусное Средиземноморье» — самом элегантном у нас сейчас.
Появилась.
— Ну что, нехороший ты мой?
— О! А ты что в очках?
— Для понту! — захохотала она. Вынула телефончик. — Извини, три агентства от меня срочно месседжей ждут.
— Чего-о?
— Месседжей!
— А. А мне послышалось, месячных.
— Не дождутся! — захохотала она.
— Тут конгресс один начинается, невдалеке. Может, заглянем?
— М-м-м. Ну, давай!
И я был счастлив. Но недолго. На ресепшене отеля сказали:
— На Попова ничего нет!
— Как? Я же звонил!
— Нет. Ничего не заказано.
— Но конгресс же по Серафимовичу?
— Может быть. Но это нас совершенно не касается.
Тщетно я доказывал им, что настоящая фамилия Серафимовича и есть Попов. Не сработало.
— На Серафимовича у нас тоже ничего нет! — гордо сказала дежурная.
Римма, положив нога на ногу, утопала в диване. И все это теперь — не мое?
— Ну что, сокол ты мой неясный? Теряешь хватку?
— Ты уверена? — спросил я. — Ты чего-нибудь хочешь? — И достал ноутбук.
— В Париж хочу!
— Сейчас сделаем.
Застучал клавишами. Дело в том, что в Париже на настоящий момент никто не ждал меня. А уж тем более — нас. И даже не догадывался. Так что должен образоваться филигранный Париж! Требующий большой точности в подготовке. Конечно, некоторые наметки у меня имелись. Странно бы было прожить жизнь и ничего не иметь.