— Как... с больными? — пробормотал я, снова откидываясь на спинку, на этот раз с чувствами уже непонятными. — И ты знаешь об этом?
— Еще бы! — гордо произнесла она.
— А нахрена?
— Ты что же? — поглядела на меня. — Считаешь, что больных надо кидать и не оказывать им никакой помощи?
Вот она когда расцвела!.. И стала даже выше меня, буквально на голову!
— Ладно! — проговорила она. — Сеанс психоанализа!
— Вообще-то не посещал и не собираюсь. Сам прекрасно справляюсь. Но ради твоей карьеры на этом поприще... Ну, давай!
— Тогда скажи, когда ты на это фото смотрел, у тебя никаких низменных мыслей не возникало?
— Н-ну. Возникало. Но есть же культура! Ну и какая-то доброта! А кто других топчет, тем их мерзости надо засовывать обратно в рот.
— Господи! Как ты отстал! Даже больше, чем я думала вначале!
Она, оказывается, «думала вначале»? Жалко, что об этом не знал!
— Так вот, профессор Малофеев открыл... Он, кстати, у нас на курсах преподавал... Ты что, не знаешь профессора Малофеева?
— Нет. Так же, как и Дрища! Вот Руссо знаю, а Малофеева — нет!
— Ну, ты отстал уже на эпоху! Видимо, после Маркса никого уже не читал!
— И Маркса не читал.
— Это чувствуется. А вот я читала! Ладно, — почти миролюбиво сказала она. — Вернемся к профессору Малофееву.
— Не скажу, что это вызывает во мне большую радость.
— Нет, слушай!
Прямо горела желанием вбить в меня свои немногочисленные (как сказалось, так оставлю) знания.
— Изучая, кстати, Фрейда и Юнга, он открыл, что с точки зрения психологии мерзости непременно нужно выговаривать. Это спасет человечество!
«Ты — смерть моя!» — хотел выкрикнуть я, но сдержался. Сказал несколько иначе:
— Да, в человеке есть грязь. Но она не в природе, а в мозгу. Но существует уже культура. И доброта. Существовали, по крайней мере, до последнего времени. А мерзость возникает именно тогда, когда ее выговаривают. Причем всегда с желанием навредить! Собирая все самое дрянное в себе и такое же пробуждая в людях! Зачем? Пусть, как ты считаешь, это кого-то спасает, а я вот от этого погибну. Прямо сейчас!
Она посмотрела на меня:
— Господи! Я, как всегда, забываю, с кем говорю. Ну прости! Прости! Меня только могила исправит.
— Не могила, а я.
Мы поцеловались.
— Ну все. Нам пора. Спасибо за чудесный вечер!
— А мы... уже? — растерянно озиралась вокруг. Видимо, считала этот вечер незавершенным.
— Нас ждут в Доме приемов нашего посольства на Рю-де-Гренель.
— А вайфай там есть?
— Ну разумеется, есть!
Мы рассчитались с официантом и любезно простились с ним.
И мы вошли в Дом приемов. Старинный, мощенный плитами двор, витая мраморная лестница с люстрами и большой зал.
Тут наконец-то мы встретили всех. Два самых близких друга-коллеги с долей изумления подошли ко мне.
— Ты где же был? Почему я на ярмарке тебя не видал?
— Вон почему! — указал второй.
Римма в вечернем платье любезничала в другом конце зала, заполненного гостями, с Дери Нога.
— Ну ты даешь!
Да уж! Обязательно нужно было проникнуть сюда, иначе она непременно бы написала и отправила: «Везла, дура, роскошное платье, а вместо приема оказалась в вонючем участке!»
Но, к счастью, ведь было не так! Это был настоящий прием!
Однако когда мы уже возвращались в роскошном такси, она все же не удержалась и протянула аппарат:
— Смотри, что они опять написали!
— Да брось ты! — Я был радостно пьян.
Показался, отметился, что еще ого-го! В этом и был смысл данного приема, да и приезда вообще — и все состоялось.
Показала мне в телефончике запечатленный момент — когда охранник уперся мне в грудь руками, не желая пускать. Но буквально через секунду уже мы растопили его — она женской силой своей, я надменностью и величием, — и он превратился в облако пара, фимиама, и мы прошли сквозь него.
Зачем же выставлять единственно трудный момент?
— Гляди, что они написали: «Таких и не надо пускать».
— Но мы же прошли туда. И оказались самыми яркими! И посол тебе комплиментов наговорил. О чем горевать! Что, кто-то еще управляет нами?
— Но почему же тебя не включили в список?
— Может, они уже выведали, что я — упырь?
— Я вполне серьезно! Значит, они не уважают тебя?
— Это тебе — кто? Твои черти из трубочки сказали?
— На меня-то плевать! Меня можно вытолкать! — продолжала она.
— Этого не могло быть никогда! Вспомни, как мы прошли с тобой! Взявшись за руки, полные любви! Все же завидовали нам, таких больше не было. И, кстати, нигде!