— Так, ворота закрыты на ключ. Значит, кто-то тут есть, кроме нас, и запер, — проанализировал я.
— Возможно, — сухо сказала она.
— Значит, надо бежать за ключами, вынимать их из наших дверей и открывать ворота. А потом бежать и вставлять их назад. А такси уже уезжает!
— Поэтому вероятней всего, что побегу я! — Как-то удивительно холодно она со мной разговаривает!
— Хорошо еще, что не захлопнули их в комнате! — взбодрил ее я.
— Да. Хорошо, — спокойно сказала она. — Я побежала. А ты пока бейся в ворота, как птичка, всячески раскачивай их, чтобы шофер услыхал нас и не уехал. Если, конечно, в нем есть капля жалости.
Я стал биться в ворота и раскачал их довольно сильно. Вряд ли это понравится коменданту, если он не спит. Но вряд ли он спит, и я его понимаю. Боюсь, что даже нецензурная лексика идет в ход — и его нельзя осудить при этом. Это я бормотал, чтобы не услышать, не дай бог, звук отъехавшего мотора. Стук каблучков. Вбежала. Тут тоже был хитрый прорез, да еще полная тьма, но мы попали куда надо — и отперли. Ворота отъехали. Ну есть в жизни счастье — такси стоит! Еще чугунная витая калитка, ведущая на тротуар.
— Все! — скомандовала она. — Грузи чемоданы. Я побегу вставлю ключ в дверь. Как договаривались.
Она умчалась опять. Открыв калитку в металлической ограде, к счастью незапертую, я выкатил чемоданы, вытащил сумки. Всегда, на что-то неземное надеясь, берешь кучу красивой одежды, а ходишь в одном!
Шофер был такой темный — не сразу увидел его.
Мы загрузились. Господи! Где же Римма? Не упала ли в темноте с лестницы? Не хотелось бы!
Наконец захлопнув деревянные ворота — щелчок! — выскочила Римма. Хотела сесть на переднее сиденье, но водитель указал — только на заднее. У них так! Римма быстро уселась.
— Ну чего ты стоишь? Садись в темпе.
Я сел. Шофер-невидимка рванул с места.
— Стоп! — вдруг произнесла Римма.
Водитель, что-то вымолвив, резко тормознул.
— Что-то забыли? — совершенно спокойно спросил я.
— Калитка распахнута, — сказала она.
— Я сбегаю! — предложил я.
Комендант, если он смотрит сейчас в окно, думаю, одобрит. И после будет вспоминать о нас с теплотой.
— Сиди. — И Римма выскочила.
Процокали ее подковки. Проскрипела калитка. И снова хлопнула дверка такси.
— Ну все. Поехали, — сказала она. Даже не запыхалась.
Шофер рванул с места, я бы сказал, с каким-то остервенением. Мы с Риммой потерлись плечами. Мы молодцы. Военная ее выучка оказалась как нельзя кстати. С ней не пропаду. «Или как раз пропаду!» — подумал я лихо. И «лихо» как раз сбылось.
— Ну, так! — скомандовал я. — Любуемся напоследок Парижем!
Но это не вышло. Город этот на освещение скуп.
Париж — он каждый раз разный. Когда я был в Париже впервые, при советской власти еще, увидеть удалось значительно больше. Мы посетили Лувр, Орсе, Бобур, музей Родена. Нас, спаянную компанию вольнодумцев (вполне небрежно, кстати, прошедших комиссию райкома), веселых и пьяных, возили на автобусах от и до, и Париж казался городом музеев и роскоши. Был среди нас зам по идеологии, как мы его называли, руководитель группы, парторг и метранпаж типографии имени Володарского, неглупый, кстати, мужик, прекрасно понимавший, что не стоит ему учить ушлых писателей, как жить, — сами разберутся. И мы разобрались. А я, как и во всех наших поездках, носил звание «зам по наслаждениям». И хотя был в Париже первый раз, безошибочно определял, куда лучше, в какое кафе и на какой стриптиз нам пойти. И — ни одной проблемы!
И ни перед кем мы тогда, в восемьдесят четвертом году, не отчитывались, ни во время поездки, ни после, а сейчас словно отчитываемся, причем перед кем-то злым и глупым!
Когда салон наш изредка озарялся, я видел в профиль яростное ее лицо, ее взгляд, вперившийся в экранчик. Посылала-получала, вела с кем-то непрерывный бой короткими очередями.
Почему, кстати, только короткое и только злое? Вовсе не электронное засилье, которое все в этом обвиняют, причина того. И даже не политика. И даже не экономика: мол, так сейчас загружены все, что некогда думать. Нет. Просто лень. И распущенность. Хорошее надо делать, вкладывать силы и душу. А так — капнул, как голубь. И все. Ты уже автор.
Нас озарили роскошные витрины «Галери Лафайет». В Париже уж надо было хоть чего-то купить! Хотя бы маек. Да трусов-парусов!
Потом пошла тьма, и мы оба вырубились, сначала она, потом я. Находились в какой-то полудремоте, стучась головенками. И одновременно очнулись.