Позвал на кухню Нонну:
— Слышишь?
— Что, Венчик?
— Рок!
— А!
Она, как всегда теперь, робко улыбалась.
— Это хорошо? — вопросительно глянула на меня.
Теперь все для нее — подарок. Эх, как она плясала когда-то! Лучше всех!
— Отлично! — сказал я. — Теперь мы, как только выходим на кухню, танцуем рок!
— Правда?! Я рада, Венчик!
Ладони наши соединились, как раньше. Откинул ее на длину руки, дернул к себе, потом прокрутил! Может! Да и я! И вдруг — затихло у них. Ну что там у вас? Врубайте!
— Я рада, Венчик! — повторила она.
Но опять-таки надо ее отправлять! С ней в больничных делах, а тем более, не дай бог, в последующих церемониях, такой хаос начнется, что все окончательно сойдут с ума!
Она помахала мне в окошко — и уехала.
И вот я вошел в ту самую кладовку. И флешку воткнул. Гуня начал смотреть с конца. И сразу:
— Не может быть!
— Что именно?
— Чтобы тебе вернули ровно девятьсот восемьдесят два!
— Ну ладно! — я добродушно согласился. — Напишем девятьсот восемьдесят три! Ну, вперед? Или как ты хочешь? Назад? Поехали!
— Стоп-стоп! — через некоторое время завопил Гуня. — Диск дымится уже! Всю жизнь, что ли, сюда согнал?
— Ну а сколько можно еще?
— Секунды четыре.
Тогда впишу Римму, как она плясала, а Паша все тащил ее прочь. Она посылала мне воздушные поцелуи, а он все тащил. Осталась лишь ее рука по плечо и вот уже — по локоть. Потом лишь кисть, трепещущая, как листок. И вдруг прискакала ее нога, красиво дрыгнула — и улетела. И все. И хватит.
— Ну что? Мандражируешь? — Паша уселся на край кровати.
— Да нет. Я спокоен. Готов.
