— Но он рванулся... и она перерезала ему, помимо главного... органа, еще и ахиллово сухожилие... и он теперь ходит на костылях!
— На костылях? Тоже что-то знакомое... Он теперь валютный нищий!
Стоп. Что я говорю? Звучит как типичный «психопродукт».
— Вот видите, как фантазия у вас играет! — заметил он.
— Все! Больше не заиграет! — сказал я испуганно.
Своими руками придушу!
— Экспертиза наша уже склонялась выдать ее суду, — продолжил Борисыч. — Решили, что все ее разговоры о том, что это Ян взревновал и накинулся с бритвой на ее мужа, — блеф! И тут она, как бы настаивая на своей версии, еще и на Валеру нашего напала!
— Валеру?! Такой здоровый, с чуть монголоидной внешностью?
— Да! Вы знаете его?.. Вот видите, вам все прямо в руки идет!
— И что с Валерой? Ей удалось?
Эх, Валера! Такой мужик был! Рассказывал (даже не знаю, верить ли), что от одного его взгляда беременели!
— К счастью, нет. Санитары подбежали, оторвали... с трудом.
— Что оторвали? — уточнил я.
— Ее.
— Да-а! — сказал я. — Похоже, у вас не самое безопасное место... А что, и Валера — тоже у вас?
— Да нет... Заходит. Сотрудничаем с ним... по одному делу, — пояснил он. — Так не хотите про Мессалину нашу роман написать?
— Да... как-то нет вдохновения!
— И не хотите узнать, где она?
Это, положим, я знаю получше его!.. Но — не скажу. Любое «соавторство» тут может кончиться тем, что тебя опять «припечатают» к больничной койке... Смахивает все это на бред.
— Знаете, что бы меня спасло? — Я вздохнул. — Глубокий, освежающий сон.
— Нет, — как-то вскользь отказал он. — Не хотите, значит, знать, как выбралась отсюда замечательная наша?
— Нет. Не хочу. Но могу послушать. Голос у вас приятный. А смысл меня не волнует.
— ...симптом Апанасенкова — Савко. После этого следует уже окончательный распад личности. Но сейчас мы не о вас. Знаете, кто похитил нашу красавицу?
— Иван-царевич на сером волке?
Народное творчество. Программа детского сада. Неужели и это «психопродукт»? — вдруг испугался я. Зря, наверное, сказал?
— ...Нет, не царевич! — усмехнулся он. — Комиссия! Международная! Комиссии эти уже замучили нас! «Не нарушаем ли мы прав умалишенных, не содержится ли здесь кто-то как узник режима?!» Уверен, за этой возвышенной болтовней — крупные дилеры стоят, которым лишь бы нас разогнать и захватить помещение... Кстати, там и Алена Дмитриевна была.
— И Алена Дмитриевна?!
— Да. Ну я, конечно, «поляну» накрыл — все как положено... Устал я уже от этих «полян». И вдруг врывается на наш междусобойчик наша Яна, она же Анжела — и делает громкое международное заявление: оказывается, ее здесь держат за то, что она хочет свободно и независимо реализовать свои трансгендерные права, чувствовать себя мужчиной, и мы преследуем ее за это и держим в психушке. Гениально! Интервью, сенсация... и ее куда-то увозят на шикарной машине.
...Ясно, понял я. И прямым ходом — ко мне, раскрепощать ее после уз посттоталитаризма! Махнулись с ней местами проживания — как в том грустном сне! Рассказать? Но здесь, думаю, любое высказывание твое сразу подшивается к диссертации борисывычевой. И всё, ты уже — экспонат.
— ...и думаю, — продолжил Борисыч, — в какое-нибудь хорошее место ее отвезли. Будут раскручивать ее как знамя свободы... на фоне душной и репрессивной постсоветской психиатрии. Сейчас это рядом и сплошь. Так что не надо тут мне... устраивать митингов. Хватило одной! Вы уж не покидайте нас. Слишком громко тут... дверью хлопают, уходя!
— Не волнуйтесь, — я понял его. — Если я уйду, то тихо, деликатно... По-английски.
— Ну нет уж! Если вы уйдете от нас, то исключительно по-японски.
— Как?
— А так! — сделал оттопыренным большим пальцем правой руки быстрое лунообразное движение по животу и зверски скрипнул зубами. — Харакири! — пояснил он. — Фактически харакири сделаете себе! За вами полетит вслед такой диагноз, что все будут шарахаться от вас! Поэтому разойдемся мирно... когда я скажу.
— Лады! — сказал я и даже решил шлепнуться с ним ладошками, как с Валерой, и он позволил, хотя долго после этого вытирал руку платком.
— Ради вас мы не можем менять устоявшейся процедуры, — уже дружески произнес Борисыч. — Я терпеливо провожу все обследования. Ради вас я внедряю свои новые методики.
— Слежу с неослабевающим интересом...
— Я пишу докторскую!
— ...надеюсь быть приглашенным на банкет.
— Так что вы мне не мешайте! — улыбнулся он. — А то знаете, в психиатрии есть и более сильные методы. Хочу с вами поделиться... как с будущим нашим Данте.