Впереди автобус затормозил на повороте у остановки, с задней площадки высыпалась кучка пассажиров, рассеялась в разные стороны. Джеймс пошел на восток, вслед за быстро таявшими в тумане фигурками людей.
Скамья у парковой стены пустовала, но фонарь уже горел. Лучше бы пойти домой, уговаривал он себя. Но за живой изгородью из буков послышались шаги, учащенное дыхание. Джеймс пошел дальше. На опушке рощи он увидел небритого мужчину в майке, тот осторожно продвигался вперед, обходя посверкивавшие в темноте лужицы грязи. Еще несколько шагов, и Джеймс остановился у сарая, чуть в стороне от тропы. Молодые и старые мужчины бродили под деревьями, останавливались, пристально всматриваясь в сумрак, белые воротнички или белки настороженных глаз вспыхивали в свете фонаря, и каждая такая вспышка мгновение словно плыла в темноте. Джеймс пропускал всех мимо, пытаясь убедить себя — как он всегда старался, только напрасно, — что лучше будет уйти, пока не поздно.
Но вот уже мужчина с редеющими черными волосами, в костюме, в начищенных ботинках, приблизился, остановился возле него. Джеймс стоял неподвижно, забывая дышать. Приглушенные слова приветствия, плоская ладонь на его вздымающейся груди. Он подался вперед, ослабил узел галстука на шее незнакомца, губы их встретились. Джеймс прикрыл глаза, тело его обмякло, ослабло от желания и тоски. Руки заскользили по чужой спине, он вцепился незнакомцу в плечи, потом пальцы его сошлись на чужом затылке. В непроглядной тьме ему показалось на миг — как странно! — будто он обнимает ту девушку из ресторана, это ее тонкая фигурка, ее бедра. Осторожнее, ласковей сделались его прикосновения, словно он оберегал старого, ослабленного человека, словно его руки несли исцеление. А потом шею оцарапала отросшая за день щетина, рука наткнулась на свободно болтавшийся галстук, и свой призрачный танец он исполнял уже не с девушкой из ресторана, но с отцом. Пальцы, нащупывающие ширинку, презерватив, теплые губы — и ничего, кроме разочарования.
Однажды утром, месяц спустя, представитель «Бритиш Телеком» постучал в его дверь. Джеймс давно уже, не вскрывая, выбрасывал всю почту в мусорное ведро, и это привлекло нежданных гостей. Ему посылали извещения, сказал человек из телефонной компании, ему звонили, но теперь номер пришлось заблокировать. В чем дело? Клиентам, испытывающим финансовые затруднения, предлагается льготная схема оплаты.
— Не в деньгах дело, — возразил Джеймс. — Мне телефон не нужен.
Посетитель растерялся так, словно принял Джеймса за безумца, а телефон казался ему психотропным средством. Он даже в окошко заглянул, высматривая приставленных к сумасшедшему санитаров.
Неделей раньше, во вторник, отключили кабельное телевидение, а вскоре Джеймс отметил, что газета больше не появляется по утрам на крыльце. Как-то вечером, садясь в такси (он, как всегда, ехал в кинотеатр), Джеймс увидел, как двое парней в темных очках колотят кулаками в дверь его дома. Он узнал в них сотрудников агентства, собиравшего квартплату для компании «Шипли». Поскольку за квартиру он платил исправно, хоть и пренебрегал другими счетами, Джеймс пришел к выводу, что агентство заодно занимается и просроченными кредитными картами.
— Держите, — сказал Джеймс, протягивая служащему телефон, обвитый шнуром, точно пуповиной (аппарат уже неделю стоял в таком виде под лестницей). — Полагаю, вы пришли за ним.
Вечером, в меркнувшем над парком свете, он писал:
Дорогой папа!
Давно уже миновало летнее солнцестояние, дни становятся короче. Полагаю, письмо должно начинаться именно так, с констатации никого не задевающих фактов.
Время тянется медленнее с тех пор, как я бросил работу. Я много думаю о прошлом, и настоящее становится менее реальным, отгороженное воспоминаниями: например, как ты стоишь у задней двери в своем синем костюме, прислонился головой к каменному косяку, а двор тем временем растворяется в сумерках. Иногда мне кажется, что я все еще стою во дворе, гляжу на тебя, пытаюсь угадать, о чем ты думаешь. Видишь ли ты там меня? Помнишь ли?
Тебе будет приятно узнать, что я ответственно распорядился деньгами. Все уже решено и подписано. Никаких проблем у мамы не будет. Мне удается порой найти тебя в парке — не всего тебя, клочки, осколки, рассеянные в роще, — но с каждым днем и эта потребность ослабевает. Скоро я вернусь домой.
Он еще посидел на краю скамейки, прислушиваясь к шороху деревьев, к доносившейся из квартир музыке. Дыхание участилось, но это не было признаком возбуждения. Подойдя к дому, он обнаружил, что его руки ходят ходуном. Пришлось прислониться к стене и перевести дух, прежде чем он сумел вставить ключ в замок. Поднимаясь по лестнице, он тяжело опирался на перила.
Утром шел дождь (эта неделя все длилась). Снова зазвенел дверной звонок. Неуж-то опять сборщики? Джеймс осторожно выглянул из-за занавески. Это был Патрик, его коллега из компании «Шипли». Отпуск закончился пять дней тому назад, но к тому времени Джеймс отключил телефон. Почем знать, может, ему и звонили с работы. Джеймс хотел было не открывать дверь, притвориться, будто его нет дома, но нервы сдали, и он вышел в вестибюль. Патрик стоял на крыльце, кутаясь в плащ, рыжие волосы прилипли к голове и потемнели от влаги.
— Джеймс! Ты тут! — заорал он. — В чем дело, друг? Мы уж думали, ты сдох и валяешься в какой-нибудь канаве.
Джеймс уставился на молодого человека, о котором он столько думал весь год, пока работал в офисе, старался угождать его прихотям и капризам — прихотям и капризам, угаданным или изобретенным самим Джеймсом, нагромождение шестеренок без приводного ремня.
Больше недели он ни с кем не разговаривал. Патрик все еще стоял на пороге, и это сбивало Джеймса с толку: казалось, фигура бывшего коллеги уже должна исчезнуть, словно мысль, на мгновение промелькнувшая в голове. Но вот он стоит, промок насквозь, улыбается растерянно.
— Входи, — позвал Джеймс.