- А потом мне встретился зверь с крыльями, на двух ногах, стоявший на одной. Клюв у него такой, что перекусил бы тебя надвое.
Живущий без племени встал, согнул и поднял одну ногу и сложил руки за спиной, потом вдруг вымахнул руки, приставил к голове, собрав пальцы в щепоть и вдруг с резким воплем разомкнул их, ткнул Зызе по рёбрам, ухватил его и отбросил. Тот вскочил, вскинулся угрожающе, зарычал. Он не ожидал, что хватка будет столь сильна. Слишком слабым казался Живущий без племени. Но увидел, что тот опять тихо сидел на своём камне. И тоже умостился рядом.
Потом они долго молчали. Стемнело. Костёр доедал полено. Зыза притащил ему ещё. Огонь не любил голодать, у огня свои правила. А человек любил греться у костра. И если уснёт огонь, то на чём они с Живущим без племени завтра будут жарить добычу.
Живущий без племени больше ничего не рассказывал, он ушёл в пещеру. Зыза свернулся на шкуре у входа. Тянуло сыростью от реки, в плеске волны слышался шорох перекатываемой гальки ших-шиххх... иногда примешивался скрежет по каменистому дну старой коряги, зацепившейся в прибрежных кустах... И опять ших-шихх...
Утром Живущий без племени обычно молчал, потом уходил на охоту. А если зарядил дождь или болотистый берег вдоль реки парил, лес еле виднелся за пеленой тумана и всё кишело мошкой, то Живущий без племени из пещеры почти не выбирался, рисовал. Жёг в огне рыжие камни, пока они не покраснеют, растирал их речным голышом в большой створке ракушки. И показывал её бывшего хозяина выглядывающим между двумя захлопывающимися ладонями.
Зыза хозяйственно выскоблил шкурку ушастого, растянул её на веточках для сушки. Живущий без племени обычно выбрасывал шкурки в яму и закапывал. "Хорошая шкурка, зачем было выбрасывать?" - думал Зыза. А Живущий без племени говорил:
- Сегодня опять плохо спал. Опять приходили они. Рыбы на руках и ногах. Они подняли головы, носы их долго торчали из воды. Искали меня, кого же ещё? Потом они вышли из реки, подошли к самому очагу. Вода лилась с них и почти залила огонь. Он еле тлел, я бегал вокруг и пытался его спасти. Вон оттуда они пришли.
Зыза привык, что Живущий без племени что-то рассказывает. Это как слушать птиц или плеск воды у берега, или шум леса. Кто знает, что они говорят? Но они говорят. Некоторые слова он уже знал и сейчас обернулся.
Живущий без племени показывал на заросшее высокой травой озерцо, заводь, отгороженную от реки намытым песком и галькой. Потом встал на четвереньки, руки выпрямил и отставил назад. Откинул голову, покрутил ею.
- Я сел на одного из них. И они вернулись в реку. В реке мы шли по дну, головы наши торчали над водой. Кто-то из них пел. Я скоро уйду в страну предков.
Зыза теперь внимательно смотрел на него. Что-то в лице говорившего не давало ему продолжить скоблить шкурку. Было что-то такое, как у матери тогда, когда она хоронила его брата. Копала ему ямку, складывала туда орехи, которыми играл маленький смешной Шушик. Он постоянно забирался матери на горбушку. Брат заболел и умер, когда по реке плыл лёд.
- Ы! - сказал Зыза, отчаянно мотнув головой.
- Это точно, мотай, не мотай ты своей башкой, - кивнул Живущий без племени.
И толок, толок охряные жирные комья в ракушке. Добавлял туда жир из разбитой кости и опять толок. И говорил:
- Первый раз они пришли, когда ожила эта гора. Тогда я промок и замёрз, остановился согреться, просушить одежду, да уснул. Проснулся ночью. Затишье стояло, ни зверя не слыхать, ни людей. Под утро загудело. Гора задвигалась, камни зашевелились, покатились. Добраться до выхода я не смог. Гора шевелилась. Потом всё стихло, и я опять уснул. А потом ко мне откуда-то сверху стал пробиваться свет. Приходил на короткое время и уходил. Я отыскивал на стенах мокрецов, собирал их и ел, и ждал свет. Ждал и боялся, что он больше не придёт. Тогда я и начал рисовать. Каждый раз, когда приходил свет, я рисовал. Чтобы он вернулся. Мне не хватало места, и я забирался всё дальше вглубь пещеры, и нашёл выход. Узкий лаз почти у самого леса. Потом расчистил вход...
Зыза видел, что Живущий без племени принялся опять рассказывать, и тоже продолжил скоблить следующую шкурку, выуженную из земляной ямы. Иногда оглядывался на рассказчика, смотрел на лес. Тихо. Шуршал по траве дождь. Выше по течению пришли на водопой рогачи. Фыркали, пили. Слышно было, как оскальзывались копытом. Копытце скребло негрузно и часто - детёныш. Вдруг дёрнулись тревожно. Ломанулись, ушли сквозь кусты.
Опять тишина, только плеск реки. Шкрябал скребок и шаркал голыш по ракушке.
Мать давно перестала искать его здесь. Да и племя всё хуже принимало, когда он возвращался. Возвращался, чтобы повидать мать да отыскать пугливую Мику. Мать мягко хватала его за голову, трепала по волосам, ушам, заглядывала в глаза. Он знал, что она просит остаться, но говорить не будет, она редко говорила.