- И вот ведь, - доносился голос Живущего без племени, - думал, если выберусь когда-нибудь из-под камней, то сразу уйду отсюда. Не ушёл. А теперь не смогу.
Так бывает, что-то будто дёрнет посмотреть. Зыза рывком обернулся.
На линии лес-травины сквозь дождливую морось что-то мелькнуло. Светлое, будто песчаный берег. Зверь шёл тихо, дождь глушил звуки, но ухо уловило голодный зевок. Большой зверь. Зыза отложил шкурку, скребок, прихватил копьё, лежавшее рядом. В другую руку - топор.
В следующее мгновение травины мягко шевельнулись, но уже дальше, почти у леса. В зелени мелькнула светло-коричневая голова, спина, кончик хвоста. Уходит. И хорошо.
- Ноги уже не те, да и руки, сомнет зверь, - ровным голосом продолжал Живущий без племени. И добавил: - У неё щенки здесь. Совсем ослабела с ними, тощая, одна башка да хвост, вот и рогача упустила, и к нам не пошла. Побоялась, что не справится? Меня не испугалась бы.
Зыза промолчал. Отложил копьё, топор. Опять ухватил скребок...
К вечеру дождь кончился. Солнце на другом берегу жёлтым пятном садилось в туман, поднимавшийся из низин. В тумане плыли рога, много, стадо шло на водопой.
Живущий без племени долго молчал, потом сказал:
- Она ушла потому, что ты здесь. Не решилась. Выходит, не зря они ко мне приходили.
Он повернулся и посмотрел на Зызу. Зыза смотрел на него. Из знакомых слов он узнал лишь несколько. Но опять лицо у Живущего без племени было, как тогда у матери, будто она сама уходила в край мёртвых. Зыза сказал:
- Ты здесь.
Он редко говорил. Матери не нужны слова, ей хотелось видеть его, знать, что он где-то рядом. Мика понимала без слов. А Живущий без племени не знал его слова вовсе. Он махал руками: "Эти говорят так, те - по-другому. Я улыбнусь, и ты будешь моим другом. Или не будешь. Тогда мы будем убивать друг друга. Или не будем. Так я и шёл. Знаешь, сколько я прошёл?!"
Сейчас морщинистое лицо старика растянулось в улыбке, и он кивнул.
- Да.
Он смутно понял то, что сказал Зыза. Кажется, это были два слова. Два слова. "Ты живой", "Я радуюсь", "Всё хорошо"? Тут Живущий без племени подумал, что он бы сказал: "Ты здесь". И кивнул опять:
- Да.
В эту ночь Зыза ушёл.
Все уже спали, когда он появился у входа в пещеру. Трещали дрова в костре, сушились шкуры и травы. Сторожащий огонь сидел у очага и проводил Зызу сонным взглядом. В их углу мать уже обрадованно суетилась. Её тень металась по стенам пещеры. Она доставала кусочки и луковицы, припасённые на завтра. Зыза видел, что она опять ждала ребёнка. Старый Лут отвесил затрещину, сказал, что завтра племя идёт на охоту за Большие Холмы, и уснул. Вскоре затихла и мать, прижавшись спиной к спине Старого Лута. Так теплее. Зыза увидел, как мимо промелькнула Мика. Он ушёл за ней. На их место у Тёплого камня. Мика говорила тихо, сбиваясь и спеша, про то, что вчера весь день собирала луковицы с женщинами, про то, что пора готовиться к холодам, а то говорила, что Зыза совсем не приходит, что Уго подкарауливает её везде и его отец готовит подарки отцу Мики за дочь. Зыза молчал и снова и снова тянулся к Мике. Старый Лут не будет готовить подарки за Зызу. Нет, не будет...
К утру небо заволокло то ли тучами, то ли мороком. Стояло безветрие, дымка. Холмы за рекой виднелись в завесе, будто всё племя вышло на охоту и гнало зверя факелами к обрыву.
Зыза всё утро возился со шкурками, очищал, тёр скребком, а Живущий без племени занялся починкой. Несколько раз уколол пальцы, ругался и жаловался небу, что глаза его уже стары. Вот была бы у него жена, а лучше две... Тут он совсем взвыл - седая борода, заплетённая в тоненькую косичку, оказалась пришитой накрепко. Старик выдрал её, оставляя клок волос, и закинул за плечо. Но вдруг заругался ещё громче, отбросил в сторону сломавшуюся иглу, нож полетел туда же.
Зыза подобрал их, покрутил. И принялся точить на камне. Но костяная игла обломилась опять, а нож расслоился и развалился в руках. Тогда Зыза достал из мешочка на поясе запасную иглу и нож и положил у ног Живущего без племени. Тот вздохнул, лицо его разгладилось и посветлело. А через некоторое время старик опять принялся рассказывать.
- Когда-то моё племя жило у Большой Воды. Большая Вода горькая и тёплая, и у неё нет края. Отец мой ловил рыбу, нырял и поднимал ракушки...
Зыза вернулся к своей работе. "Нет шкурок - нечего чинить", - думал он и настороженно прислушивался. Голос Живущего без племени на этот раз был непривычным.
- За ракушками и рыбой к нам из-за Большой Воды приходил народ. В лодках - так он называл свои дома, плывущие по Большой Воде. А ещё у них были ножи, собирающие свет, в которых можно увидеть себя. Сейчас бы мне такой нож! Иногда эти люди оставались у нашего костра и разговаривали со старейшинами. Они понимали наш язык, язык зверей и птиц. За ракушки и рыбу они иногда давали нам зёрна. Из зёрен женщины натирали муку и пекли в огне лепёшки. Никогда ничего вкуснее не ел. И сколько ни искал потом такие зёрна, не нашёл.