Они и наглеют.
Они снуют между мусорными баками — поодиночке, по две, а то и целыми стаями. Они жирные и лоснящиеся, потому что им живется хорошо.
XXVI
Заседание клуба «Ротари» закончилось.
В дверях Дома собраний стоит Сигюрдюр Сигюрдарсон и, заливаясь слезами, жалуется Преподобию на людскую злобу. Но Преподобию весело, у него нет желания слушать иеремиады, он пользуется случаем улизнуть от своего лидера и мирского начальника, когда тот в безутешном горе обнимает его своими медвежьими лапами, так что у пастыря перехватывает дыхание. А когда Сигюрдюр Сигюрдарсон превозмогает скорбь, то обнаруживает, что остался один. Один-одинешенек. Это новое доказательство человеческой неблагодарности наваливается на него столь тяжким грузом, что, не в силах совладать с ним, он садится на порог Дома собраний, закрывает лицо руками и заливается слезами так, как еще не плакал в этот вечер поучительных бесед и развлечений.
Но хотя председатель Рыбопромысловой компании, равно как директор школы и библиотекарь, вдребезги пьян, председатель магистрата, превозмогши тоску, садится в свой «ситро» и при умелой поддержке заместителя депутата альтинга едет домой.
Хотя уже ночь, Сигюрдюр Сигюрдарсон не поднимается к себе на второй этаж, чтобы лечь спать. Он входит в первый этаж, но отнюдь не затем, чтобы выполнить свои обязанности перед книголюбами Города.
Он стучится в дверь девицы Бьяднхейдюр.
Проходит немало времени, пока круглое, красное, заспанное лицо девицы появляется в приоткрывшейся двери. Увидев, кто пришел, она отворяет дверь шире, и Сигюрдюр Сигюрдарсон входит в комнату. Мелькнув светлой ночной сорочкой, девица прыгает в постель и накрывается периной, а председатель магистрата садится на край кровати.
— Наверху свет горит, — сообщает он и икает.
— Ага. На столе лежит носовой платок. Возьми и вытри лицо.
— Зачем? — Язык у него заплетается. — Вытирать лицо? Почему я должен вытирать лицо? Что я, по-твоему, пришел к тебе лицо вытирать? О нет, Сигюрдюр Сигюрдарсон не таков. Не за этим он пришел.
— У тебя сопля на щеке, — равнодушно констатирует девица.
— Сопля! На мне сопля! — восклицает председатель магистрата и подносит к щеке толстую ладонь. — Сволочи, высморкались мне в лицо. Вот она, благодарность. Все делаю для них, всем ради них жертвую, а они в меня сморкаются. В их глазах я всего лишь носовой платок.
Плечи председателя начинают трястись. Длинная шея безвольно наклоняется, голова падает на грудь. Он плачет.
— Хватит скулить! — приказывает девица и вылезает из постели. — Все ты придумал. Это, ясное дело, твоя собственная сопля. Сейчас вытру тебе лицо.
Девица берет платок, бежит в ванную, смачивает его и тут же возвращается. Моет председателю лицо, затем прикладывает мокрый платок ему ко лбу, садится рядом на край кровати и принимается утешать. Постепенно он успокаивается, прижимается головой к ее груди. Долго сидит в этой позе.
— А сейчас займемся любовью, — вдруг произносит он, обвивая рукой тучное тело девицы.
— Сигюрдюр, милый, не сейчас. — Она пытается высвободиться из его медвежьих объятий.
— Почему не сейчас? — спрашивает он и валит ее на постель.
— Ты пьян, — отвечает она.
— Вино и женщины, вино и женщины — всегда вместе, — часто дыша, говорит председатель.
— Не у всех. — Девица натягивает подол рубашки на колени.
— Зато у меня, — отвечает председатель и ложится рядом. — Смотри-ка, — продолжает он, — по-твоему, он не справится?
— Да мы уже вроде бы пытались раньше, — говорит девица и перемещает линию обороны к середине бедер.
— И что, плохо было? — спрашивает он, целуя ей губы и шею, стягивает рубашку с плеча и начинает ласкать грудь. — Девичья грудь, — бормочет он. — С красными сосками.
— Ты же знаешь, ничего не выйдет, — отвечает она на комплимент, однако уже не столь твердо.
Что-то бормоча, председатель пробивает брешь в обороне девицы. После дальнейшей борьбы, невнятных звуков и нескольких «не надо» оборона девицы оказывается смятой, медвежьи лапы председателя беспрепятственно ласкают ее. Она легко примиряется со своим поражением.
— Возьми меня, — вдруг произносит девица. — Возьми меня. Быстро. Но только не усни.
И председатель берет ее. И председатель засыпает.
Девица будит его. Председатель снова засыпает.
Девица выбирается из постели, встает, напряженная, раздосадованная, задыхающаяся, обильно смачивает платок и выжимает воду председателю на лицо. Его большие глаза раскрываются и тупо останавливаются на ней.