— Что такое?
— Что это значит? Ты пометил после имен Оули Кошелька и Эллы Толстухи… Эй, послушайте, какие пометки ставит Хреггвидюр: «Т.к.и.п.п.о. — сс»! По-вашему, так можно работать? Что же это, сукин ты сын, должно означать? Ты, может, считаешь, мы тут загадочки друг другу загадываем?
— Да неужели, милый ты мой, непонятно? А я-то думал, у тебя котелок варит. Ладно, прочитаю тебе: «Только когда им передали привет от СС». Кто́ это, надеюсь, соображаешь, если, конечно, после всего этого совсем идиотом не стал. Не хотели подписывать, пока я не сказал, что шеф им привет передает. Теперь понял? А после имен разве не надо ставить пометки?
Метод «мозговой атаки».
Йоуханн Йоунссон. Это Йоуи На Деревяшках, не так ли? Так. Говорить с ним без толку. Да, абсолютно. Вычеркните его.
Гисли Гвюдмюндссон, Главная улица, 5. Старик Гисли. С ним вроде бы ясно? Как по-твоему? Не знаю. Всегда голосовал. Это я и без тебя знаю, а вот за кого он голосовал? Попытка не пытка. Вот только кто с ним поговорит? Когда имеешь дело с таким чудаком, это вопрос важный. А еще надо, чтоб баба его подписалась. Чокнутая она, но, черт, грамотная. Да, наверное. Ну-ну, так кто пойдет? Что ты говоришь, Преподобие? Считаешь, что тебе идти не следует. Нет так нет. А Сигюрдюр? Твое мнение? Согласно избирательному списку он всегда ходил к нему. Да. Да. Нет. Почему ты это говоришь? Я считаю, на этот раз лучше послать Оулицейского. Оулицейского? Почему ты так считаешь? Вот увидишь! Ты это серьезно? Предчувствие, предчувствие — вот что я тебе скажу. Так и порешили? Тогда я записываю.
Обычный сбор подписей.
Сборщик. Здравствуйте, ребята.
Пьетюр. Мы с Паудлем уже не ребята. Может, по виду и не скажешь, но что правда, то правда — обоим за пятьдесят. Здравствуй.
Сборщик. Да, по виду не скажешь, ни об одном из вас.
Пьетюр. Давай без лести, приятель, этого мы не любим. Что у тебя к нам за дело? Мы не привыкли, чтобы хорошо одетые господа беседовали с нами. Кроме как перед выборами. Итак, я уже спросил: что у тебя за дело, приятель?
Сборщик. Я собираю подписи.
Пьетюр. Подписи! Я никогда ничего не подписываю. Никогда в жизни. Подписал однажды. Вексель, понял. Больше такого не сделаю. А что за подписи ты собираешь?
Сборщик. Под протестом против клеветнических писаний о нас, жителях Города.
Пьетюр. Ага. Знаю я это. Хитрое дело. Народ не должен привыкать писать о чем угодно, хотя бы ему и было кое-что известно. Не все сразу берут это в толк. Как сказал в прошлом году у нас на собрании союза председатель о похожем деле: Рим спалили не за одну ночь. Да, именно так он и сказал. Так что там у тебя на твоей бумаге?
Сборщик. Прочитать?
Пьетюр. Непременно. Для того и пишут, чтобы читать. Ну-ка, послушаем, как говаривали старики.
Сборщик читает.
Пьетюр. По-моему, вы перестарались. Нет, не подпишу. Никогда ничего не подписываю. Никогда.
Сборщик. Вам не кажется, что он получил по заслугам?
Пьетюр. У меня не было и нет привычки учить других уму-разуму. Если мне что-нибудь не по душе, я молчу или ухожу. Так я поступил в прошлом году, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом и так буду поступать дальше. Не подпишу. Точка.
Паудль. Мне нравится, что здесь про свободу говорится. Дай-ка ручку.
Сбор подписей специалистов.
Гисли. Свобода, милый Оулавюр, странное слово. В одних странах говорят, что у них есть свобода, а сами людей в сумасшедший дом сажают. В Америке говорят, у них, мол, есть свобода, и стреляют президенту в башку, а потом обзаводятся другим, у которого есть свобода руководить взломами. В Аравии тоже якобы есть свобода, а множество молодых, красивых женщин заперто в четырех стенах, так что мужчинам, которые провели день, измываясь над другими, с ятаганом в пасти и Кораном на коленях, есть из чего выбирать, чтобы потешить свою плоть. И у нас тоже вроде бы есть гарантированная свобода. А где она? В пушечных жерлах в Кеблавике[24]? В Рыцарских крестах и орденах Сокола у проповедников, которые непрестанно мелют языком, ничего не говоря по существу, или у избранников народа, которые изображают деятельность, но ни хрена не делают? Или, быть может, великая свобода в том, что народ в нашей стране не голодает, вкалывая часов по двенадцать в сутки? Разве это свобода, если наш дряхлый земляк не может уехать в другое место, потому что у него нет на дорогу денег, а продать свой дом, построив который он надорвался, он по каким-то причинам не может? Разве это свобода, если молодые люди, что были здесь в прошлом году и тихо жили себе в сторонке, работали до тех пор, пока им не на что стало еду покупать, и только за это их отсюда выселили по решению властей. И что это за свобода, если весь город собирается навалиться на одного человека и отравить ему жизнь? Это свобода личности? Это свобода говорить и писать то, что думаешь? Нет, дорогой мой. В гробу я видал такую свободу. Свобода — это как подштанники. Никогда весь народ не оденешь в одни подштанники. Каждому нужны свои, и свобода точно так же каждому нужна своя. Свободу нужно время от времени прополаскивать точно так же, как иногда надо простирывать подштанники. Боюсь, эти ваши подштанники свободы нуждаются в стирке. Очень боюсь.