— Ты бесподобен, милый Сигюрдюр, — робко проговорил Преподобие.
— Не надо, — оборвал его Сигюрдюр. — Ты на велосипеде?
— Нет. — Преподобие слегка растерялся.
— Хорошо. Я провожу тебя. — Они молча двинулись по украшенной к рождеству Главной улице, ярко освещенной фонарями и рождественской рекламой всех цветов радуги.
— Тебе никогда не приходило в голову, что можно продавать рождество в упаковке? — вдруг спросил Сигюрдюр.
— Продавать рождество? Никогда не думал об этом.
— Ну конечно, — отозвался Сигюрдюр, ускоряя шаг.
Преподобие не нашел что сказать, и они молча продолжили путь. У своего дома Сигюрдюр остановился.
— Хочу попросить тебя о небольшой услуге, — сказал он.
— До конца праздников я занят по горло, сейчас самая горячая пора.
— Услуга-то пустяковая, времени отнимет мало.
— Тогда зачем тебе помощь? В эти дни ты свободен.
— Я лицо заинтересованное.
— Тем более.
— Это — деяние во имя человечности.
— В таких делах ты, похоже, толк понимаешь.
— Во имя человечности и любви.
— Мне и без твоих поручений есть чем в эти дни заниматься: сочинять проповеди, крестить, венчать. А дела во имя любви — это твоя специальность.
— Да уж, проповеди сочинять! А тот сборник проповедей, что я тебе в позапрошлом году подарил, ты уже целиком использовал? Ладно, поговорим послезавтра.
Сигюрдюр отвернулся от своего пастыря и товарища и, не прощаясь, вошел в дом. В подвал.
XI
— Пьетюр, возьми трубку. У меня все руки в муке.
— Что? — Пьетюр выключил пылесос.
— Телефон. Возьмешь трубку?
— Слушаюсь, начальница.
— Пьетюр Каурасон? — спросил голос в телефоне.
— Я.
— Междугородная. Алло, алло. Город. Пьетюр Каурасон у телефона.
Треск.
— Пьетюр Каурасон?
— Да, я. С кем я, прошу прощения, говорю?
— Я звоню тебе, Пьетюр Каурасон, не затем, чтобы представляться, — ответил голос. — Я звоню тебе, чтобы сообщить: здешние жители в ужасе от той клеветы, которую ты ни за что ни про что возвел на них. Многие приняли твои писания так близко к сердцу, что боятся выходить на улицу, вот как ты их ославил. Мне, видимо, надо бы тебя с этим поздравить. Надеюсь, что гонорары за твои опусы пойдут тебе и твоему семейству впрок. Порочить людей ты мастер.
И отбой. Пьетюр еще какое-то время прижимал трубку к уху, словно ожидая продолжения разговора, но слышался только треск.
— Кто это звонил? — крикнула из кухни Вальгердюр.
— По-моему, я уже это слышал, — сказал Пьетюр и положил трубку.
— Кто это был? — повторила она.
— Какой-то идиот паршивый, — тихо ответил он.
— Кто-кто?
— Какой-то осел из Города, — произнес он и включил пылесос.
— Откуда ты знаешь, что он из Города? — спросила она, но вопрос потонул в шуме пылесоса или был всосан им.
— Вспомнил! — через некоторое время воскликнул Пьетюр и выключил пылесос. — Вспомнил.
— Что вспомнил? — спросила Вальгердюр, меся тесто.
— Это глава из моей книги, — ответил он и направился на кухню.
— О чем ты? — Она оторвала взгляд от теста.
— Тот, что звонил, прочитал мне главу из книги.
— Кто это был?
— Не знаю. Он не назвался. Прочитал главу почти слово в слово и повесил трубку. В точности как в книге сказано.
— Н-да, — вздохнула она, продолжая месить тесто. — А зачем ему это понадобилось?
Он не ответил. Присел на краешек кухонного стола, уперся одной ногой в пол и принялся качать другой. Отщипнул кусочек теста и сунул в рот.
— Не ешь сырое. Вредно.
— Ты скоро кончишь?
— Надо еще все пожарить. Который час?
— Четыре, — ответил он и снова отщипнул кусочек теста.
— Прекрати сейчас же. — Она ударила его по пальцам. — Сходи-ка лучше за малышкой. Она у соседей внизу.
В этот момент опять зазвонил телефон. Снова междугородная, снова тот же голос. На этот раз он сказал:
— Хочу подтвердить то, что сказал тебе раньше, Пьетюр Каурасон. И заруби себе на носу: может быть, мои слова показались тебе знакомыми, но я не книжку вслух читал — новую мерзкую книжку, слова эти сказаны всерьез и по суровой необходимости. Да, Пьетюр Каурасон, гнусное дело у тебя на совести.
После того как телефон зазвенел в третий раз и передал высказывания, похожие на предыдущие, Пьетюр сел на диван и уставился на елку в углу.