— Ты не в порядке, — утвердительно произнес Эрик, садясь рядом, — нервничаешь или плохо себя чувствуешь?
Она грустно улыбнулась в ответ: «И то, и другое сразу». Они посидели вместе молча, затем Тринадцать решительно повернулась к Форману.
— Эрик, я беременна, — сказала она, глядя ему в глаза, — я хотела сказать тебе потом, но…
Формана шатнуло в сторону. Он обхватил ее за плечи.
— Это точно? — спросил он, хоть и знал, что это глупый вопрос. Тринадцать состроила кислую мину.
— Я три раза сделала ультразвук, и сдала кровь на гормоны. Уже неделю назад.
Это было неожиданно. Это было ударом грома среди ясного неба. Об этом нельзя было узнавать так, как он узнал. Должно было быть шампанское, свечи, цветы, на крайний случай — ресторан или парк, все, что угодно — но не угроза глобальной пандемии неизвестного вируса, не разгромленная больница, не грязная раздевалка, в которой только что проводили обыск суровые спецназовцы.
Форман встал с лавки, и протянул ей руку.
— Поговорим и подумаем потом, — твердо сказал он, и обнял ее, — тебе надо уезжать отсюда как можно скорее.
— Ты думаешь, это надолго?
— Посмотри вокруг, Реми! — Форман старался не выдать своего отчаяния, — надо выбираться отсюда, мы до сих пор представления не имеем, что это за зараза, и как она передается.
— Там кордоны, спецназ и в течение ближайших пяти часов прибудет подмога, — Тринадцать кивнула в сторону коридора, — они в самом деле верят, что это одна из гемморрагических лихорадок, и нас никуда не выпустят.
Форман захлопнул дверь в коридор, затем глубоко вздохнул. Он твердо пообещал себе, что она не увидит его страха. А ему было очень страшно, и этот страх почти вытеснял остальные чувства. Тринадцать значила для него… что именно, он сам сказать даже себе не мог — но это было больше, чем могла вместить врачебная лицензия, вся Принстон Плейсборо, весь штат Нью-Джерси, да что там — целой жизни не хватило бы объяснить. Но на наведение порядка в собственных чувствах времени не было совсем.
— Значит, если надо, пойдем на прорыв.
Хаус недовольно осмотрел приемное отделение. Было одиннадцать утра. Ни одного пациента, кроме тех, что были заражены неизвестным вирусом, в пределах видимости не наблюдалось. Разброс симптоматики исключал всякую возможность дифференциального диагноза, и, несмотря на то, что никто из персонала больницы не заболел, за пределы карантина военные по-прежнему никого не выпускали.
Хуже обстояло дело с завтраком: всю еду изъяли для изучения, и вместо нее выдали врачам и медсестрам скудную пайку, упакованную в асептические пакеты.
— Гадость, — отплевывался Уилсон, — но я на ногах провел последние двенадцать часов, и то хлеб. Хаус, хочешь?
Тот не обратил на друга внимания, задумчиво глядя в пространство.
— Хаус?
— Мы не можем выйти за пределы госпиталя, и не можем посмотреть на Вестериан-стрит, где живут почти все заболевшие, — вслух размышлял диагност, — все, что есть — пациенты. И их количество с каждым часом уменьшается.
— Нужен точный удар, — вздохнул Джеймс, — вирусов много, времени нет.
— Я что-то упускаю, — продолжал говорить сам с собой Хаус, играя с мячиком, — а допроситься у кучи больных идиотов об их грязных делишках, приведших к эпидемии…
— …будет еще сложнее, чем у кучи здоровых идиотов, — закончил за него Уилсон, и выкинул надкушенный хлебец в урну, — те, кто могли сказать тебе что-то стоящее, уже мертвы, остальные настолько напуганы, что своих имен не помнят. Как твой зуб? — Хаус поморщился, — если что — залдиар можно списать, или дохромать до дежурной стоматологии. А я пока пойду, поищу что-нибудь съестное в припасах госпиталя.
Хаус прищурился, и Джим замер. Он знал этот взгляд. Только что случайно брошенной фразой онколог дал проницательному Грегу очередную подсказку, и она, возможно, была продвижением вперед.
— Иди, добывай пропитание, — поднимаясь, разрешил Хаус, — встретимся на пастбище.
— Это в столовой, что ли? Там все равно пусто! — крикнул Джеймс ему вслед.
— Сколько всего умерло? — осведомилась у медсестры в приемной Кадди. Девушка не стала заглядывать в бумаги.
— Восемь, и двенадцать в интенсивной терапии сейчас на искусственной вентиляции.
— А Хаус где?
Внезапно на плечо Лизы сзади легла рука, а затем над ухом раздался громкий, демонстративно-обольщающий шепот:
— А я-то думал, когда ты по мне соскучишься.
Кадди обернулась и в упор посмотрела на него.
— Мне не до шуток.
— Мне тоже.
— Ты выяснил, что это за вирус?
Хаус, не моргая, покачал головой. Кадди была близка к тому, чтобы расплакаться, но ей надо было оставаться сильной — на нее ведь смотрели со всех сторон.
— Но у меня есть идея, — продолжил Хаус, — правда, потребуется твое разрешение, чтобы проверить ее истинность.
— Считай, что оно у тебя есть, — тут же ответила Кадди, — если не касается прижизненного вскрытия.
— Мне надо в дом Колби, — ответил Хаус, — там все это началось — там и разгадка. Если я прав, карантин с Принстон Плейсборо снимут.
Лиза не смогла удержаться от смеха над абсурдностью ситуации.
— Хаус, ты чего наелся? Полковник Бирн снаружи — можешь попробовать уговорить его. И он точно не оценит твоего предложения, хотя сейчас ослу ясно, что ты прав, — она была почти на грани истерики, и Хаус это понимал, — чего ты от меня хочешь?
— Чтобы ты со мной согласилась, — Хаус был серьезен, — ну так как?
Иногда Кадди начинало казаться, что слова о единстве гениев и безумия произнес кто-то, кто довольно долго был знаком с Грегори Хаусом. Черт возьми, если бы все не зашло так далеко, она бы сама отправилась с Хаусом в любую точку планеты — только прекратить бы этот ужас, любым доступным способом. А Хаус собирался не просто провести МРТ или вколоть пациенту непроверенное лекарство — сейчас он, хромой наркоман средних лет, спрашивал у нее разрешения пойти против бравых ребят из спецназа.
И, что пугало Лизу больше всего, он действительно намеревался сделать это.
— Делай, что считаешь нужным, — она развернулась, чтобы уйти, но Хаус удержал ее руку.
— Я, значит, спасаю мир, и не заслужил даже одного поцелуя? — притворно рассердился Хаус, — а кто-то, между прочим, звал меня сегодня на свидание!
Возможно, она слишком долго была на ногах, а может быть, тревога за Рейчел, за друзей, за больницу сделала свое дело — по лицу Лизы Кадди потекли слезы, и она разрыдалась, обнимая Хауса и пряча лицо на его груди.
Запах ее волос вернул воспоминания о проведенной с ней ночи. Хаус закрыл глаза, переносясь на мгновение в те прекрасные часы. Затем он поднял ее лицо за подбородок, и заглянул в ее глаза.
— Глупая, — усмехнулся он, — хватит реветь, ты же большая девочка.
Ее губы были солеными на вкус, потому что плакать Лиза Кадди все равно не перестала.
— Вот дурной, — жалобно прошептала Кадди, глотая слезы, — вернись.
А через минуту она расцепила руки, и закрыла глаза, потому что у Лизы Кадди не было сил смотреть ему в спину, когда он опять уходит.
И Уилсон ничего не сказал, когда она зашла в кабинет Хауса, и даже не пыталась сдержать слез. Все, что мог он сделать — это быть с ней рядом, пока она плачет, и надеяться, что Грегори Хаус, если и наделает глупостей, то хотя бы не слишком фатальных.
Форман воровато оглянулся, и попробовал толкнуть окно. Оно поддалось совсем слабо.
— Давай я попробую, — метнулась к нему Тринадцать, но Форман загородил ей путь рукой.
— Не стоит. Лучше попробую снять с петель.
— У тебя определенно много скрытых талантов, — Тринадцать старательно оглядывала окрестности, пока Форман выламывал пластиковые петли из стен, — вроде пока чисто.
— Ну да, стеречь помойку никому просто в голову не пришло.
По очереди они осторожно спустились в проход к мусорным бакам больницы, стараясь в потемках не наступить на осколок какого-нибудь стекла или использованную иглу — уборщики не появлялись тут с самого начала карантина. Отсюда до стоянки было чуть больше двадцати метров, и проход был перегорожен живой изгородью. Единственным транспортным средством, которое не помешало подвозу грузовиков армейцев, оказался мотоцикл Хауса — его просто небрежно прислонили к низкому заборчику сразу за кустами.