Единственным способом успокоить доведенных коллег был ответ — диагноз поставлен. Донести эту радостную новость Хаус намеревался до Уилсона. Стараясь отрешиться от боли в ноге, он приготовился к коронному танцевальному номеру, долженствующему обозначать наивысшую радость.
И — военные с ужасом смотрели на то, как немолодой мужчина с тростью выплясывает, как туземный абориген, а из персонала больницы на него обращают внимание от силы два-три человека. Уилсон, сразу понявший значение этого гримасничанья, рассмеялся. Джиму даже показалось — кто-то снял с плеч целую тонну. «Ну да, — посочувствовал он военным, — эти люди никогда прежде не сталкивались с Грегори Хаусом».
— …Вас, доктор Форман, будут судить, — полковник Бирн выглядел загнанным, и не пытался это скрыть, — могу расценивать ваше деяние, как преступную халатность, могу — если хорошо попросите — как нервный срыв на фоне вялотекущего психического заболевания. Где зачинщик?
— Хаус подойдет, как только ему дадут обезболивание, у него болит зуб, — ответил Уилсон из своего угла, — это срочно. И нога, сами понимаете.
Бирн уже ненавидел не только Хауса, но всю Принстон Плейсборо, и этих мерзких врачей, не имеющих никакого представления об иерархии, дисциплине и ответственности. Заодно полковник начинал ненавидеть и всю медицину тоже.
Круговая порука царствовала вокруг полковника, и ему это совершенно не нравилось. Здесь все было непросто, у каждого были свои симпатии, антипатии, привязанности и привычки, на которых строилась работа, а, по мнению настоящего солдата, ничто стоящее не может опираться на столь шаткую основу, как человеческие отношения.
— Где мой кофе? Я не выспался, — распахнул тростью дверь Хаус, и вошел в кабинет, прихрамывая. Несмотря на бессонные сутки и стресс, выглядел он бодрым.
— Доктор Хаус, — начал, наслаждаясь моментом, полковник Бирн, — вы арестованы за…
— Вирус Ханта, — оборвал его Хаус, усаживаясь в кресло, — еще одна спорадическая вспышка из-за того, что люди — идиоты.
Довольный произведенным эффектом, он постучал тростью по стеклянной столешнице, и грохнул на стол банку с мышами. Тринадцать вздрогнула, Кадди поморщилась. Полковник Бирн смотрел на доктора Хауса глазами замученного воспитанниками надзирателя колонии.
— Колби были вегетарианцами, — продолжил Грегори Хаус, — вегетарианские закуски, салаты, домашнее вино… весь квартал закупался у них — собственный подпольный бизнес. Полуфабрикаты домашнего производства. Вероятно, кто-то во время приготовления очередной партии запасов подметал полы, и экскременты мыши-переносчика осели на еде или посуде.
— Вы хотите, чтобы я поверил в этот бред? — ледяным тоном ответствовал военный, — вот эти мыши могли стать причиной эпидемии?
— Не мыши, — оборвала его Тринадцать, — а то, что Колби не получали разрешения санитарной инспекции. Чума выкосила половину Европы, малярию разносят комары. Нет ничего удивительного.
— Но почему раньше не произошло первого случая заражения? — спросил полковник Бирн. Хаус хмыкнул. На этот вопрос он даже не намеревался давать ответа.
— Мышей-переносчиков не было, климат был другим, вегетарианцы не продавали еду соседям. В Нью-Джерси до этого случае не было зарегистрировано эндемического вируса Ханта, — пояснила Кадди, и с гордостью посмотрела на Хауса, — нужно оцепить Вестериан-стрит и немедленно связаться с центром по контролю заболеваний.
— Дератизация нужна, — подсказал Уилсон из угла, заметив, что полковник Бирн не совсем понимает, о чем речь.
Судя по выражению лица полковника, можно было с уверенность сказать: единственным действенным способом решить возникшую проблему в данный момент он видел водородную бомбу, сброшенную прямиком на Принстон Плейсборо с ее несносными медиками.
— А чем лечить зараженных?
— Вирус Ханта не поддается традиционному лечению, — высказался Форман, — летальность после развития симптомов — более пятидесяти процентов. Сейчас главное не допустить дальнейшего заражения, и принять экстренные меры всем, кто был просто знаком с Колби, и бывал у них в доме или ел их продукты. У нас хватит противовирусных препаратов, чтобы замедлить развитие симптомов у тех, кого еще можно спасти. Вам придется убрать своих людей от госпиталя.
— Эй! — обратился, наконец, к полковнику Грегори Хаус, — я подскажу: на Вестериан-стрит надо переловить всех несчастных мышек. Надеюсь, среди ваших солдат нет убежденных вегетарианцев-зоозащитников? Придется вступить в неравный бой с превосходящими силами зараженных грызунов…
Полковник Бирн смотрел на внезапно обнаглевших врачей, и понимал, что теперь они все будут стоять один за другого до последнего. Диагноз был поставлен. Они могли уйти от ответа перед законом, и при этом выглядеть в глазах общественности настоящими героями.
В какой-то степени так оно и было.
— Хаус, постой!
— Я иду в ближайший бар, чтобы нажраться в стельку, — сообщил, не оборачиваясь, Грегори Хаус, — в сторону дома поползу на четвереньках. Залезу в канализационный люк, оттуда меня заберет полиция, и я переночую в участке. Завтра на работу не выйду.
Он резко обернулся, и Кадди в него едва не врезалась, не рассчитав скорость. «Слишком близко, — чертыхнулась она, — чертов магнетизм и его чертовы флюиды».
— Но если ты хочешь предложить мне покуролесить с тобой в подсобке, я не против, — продолжил Хаус, и улыбка собрала веселые морщинки у его глаз, — за пару колес я сейчас на многое готов, даже на секс с тобой.
— Я записала тебя на завтрашний вечер к нашему стоматологу, — вместе с этими словами Лиза протянула ему упаковку викодина, — карантин снимут через три недели. До той поры работаем в экстренном режиме. Наседать по поводу клиники — не буду.
— О, долгожданная пощада! — завопил Хаус, запрокидывая голову к небу.
Повинуясь неизвестному порыву, Кадди коснулась его лица. Под синими глазами залегли глубокие тени. Хаус выглядел усталым, как никогда.
— Ты так и не побрился, — она нежно провела ладонью по его колючей щеке, и Хаус нахмурился.
— Все как-то недосуг было, — заметил он будто бы небрежно, — с этими пандемиями не до удовлетворения сомнительных эстетических запросов озабоченных начальниц.
Он прижал ее руку к своей щеке. Смертельная усталость, накатившая внезапно, оставляла ощущение полной разбитости во всем теле. «Сейчас, — подумал Хаус, — вот сейчас мне надо поспать. Мне это надо, но — не нужно. Мне нужно — не это». Несмотря на смелое заявление о намерении напиться в баре, Хаус хотел только одного — упасть в постель, и заснуть в полете. Весь мир снаружи мог подождать. Кадди улыбнулась, и вздохнула с облегчением.
— Отдыхай, сколько потребуется, — у Хауса даже не было сил протестовать, — ты хорошо поработал.
— Мы, — поправил ее Грегори Хаус, оборачиваясь на половине пути к выходу, — сегодня это были мы: ты мне мешала чуть меньше, чем обычно.
И, привычно хромая, он медленно направился домой. А Кадди все еще улыбалась.
— Вернулся, — прошептала она, не думая, кто может ее услышать.
========== Бьет, значит, любит ==========
Доктор Грегори Хаус наслаждался бездельем. Он не был ленив, нет — но дома предпочитал не делать ровным счетом ничего. Ничего полезного. Впрочем, в клинике работать он тоже не любил. «Я ленюсь вполне сознательно, — вопил Хаус, стоило кому-нибудь упрекнуть его в отлынивании от работы, — это идеологически обоснованная лень после совершенного подвига!».
После того, как военные заявили о прекращении распространения вируса Ханта, Принстон Плейсборо предстояло две недели провести на карантине, и еще одну — под строгим наблюдением. А само понятие «строгое наблюдение» означало пристальное внимание к работе всех отделений, и сотни бюрократических предписаний. К тому же, спонсоры, обрадованные шумихой вокруг вспышки вируса Ханта, получили должную поддержку со стороны прессы, и постоянно требовали всевозможных отчетов о трате денежных вливаний.