Теперь она не смела возразить ему, хотя его руки мяли ее бедра так, что почти наверняка оставались следы. Кадди затаила дыхание. Отвлечься от происходящего было трудно, даже не так — невозможно. Наконец, его пальцы проникли под кружево, и вместе с ним медленно стали опускаться вниз.
И все это время он не переставал смотреть ей в глаза.
— Фетишист, — попробовала скривиться Лиза. Хаус наморщил нос.
— Стерва!
Он задержал руки сразу под ее коленями. Нога немилосердно болела, но именно сейчас он этой боли почти не чувствовал.
— Переступай, — и Лиза послушно позволила ему снять трусики, не зацепив высоких каблуков туфель. Его руки оказались за ее спиной. Хаус поднялся.
Точно так же, не глядя вниз, он вернул юбку на место.
— Можешь меня не прижимать к себе так страстно? — Хаус усмехнулся, расцепляя руки, — Уилсон завтра обзавидуется.
— Ты ему не скажешь! — в голосе Лизы была угроза. Грегори Хаус улыбнулся, вертя кружевные трусики на пальце правой руки.
— Поцелуемся? — предложил он спокойно, — или перейдем сразу к той части, где ты снимаешь с меня…
— Идиот, — Кадди закатила глаза, и обошла мужчину, села на диван, — тридцать шесть часов в клинике. Ты примешь всех пациентов и будешь с ними вежливым.
— Ты меня хотела, — продолжал гнуть свою линию Хаус.
— Нет.
— А трусики говорят — хотела, — Хаус подошел к ней вплотную, и утвердительно кивнул, — я полностью удовлетворен. Пока, Кадди.
Он сел на диван и закинул ногу на спинку. Лиза молча проглотила очередное его оскорбление. Она хотела ответить колкостью на колкость, как и всегда, но в этот раз уцепиться ей было не за что — это ведь он взял больничный и отлеживался, кайфуя, дома. Принстон Плейсборо по-прежнему нуждалась в своем гении.
Хлопнула входная дверь, и Грегори Хаус проклял свою нерешительность. Оттягивать это мгновение или нет — он был бы не собой, если бы не сделал честную попытку сблизиться. Конечно, речь не могла идти о слове на букву «л», даже думать было бы кощунственно. Грегори Хаус знал, что снова вел себя, как последняя скотина. Грегори Хаус начинал верить — против всех доводов рассудка — что из всех женщин мира только Кадди могла по-настоящему принять его, невзирая на всю его несносную колючесть.
Хаус закрыл глаза, и на лице его появилась расслабленная, блуждающая улыбка. «Мы же все самцы и самки, — вспомнилось ему из курса антропологии, — мы не можем не причинять друг другу неудобства. Мы всегда будем немного драться. Но иногда — в нашей освещенной лишь костром пещере… после того, как мы вдоволь подеремся…».
С влажными и скомканными трусиками под подушкой, наслаждаясь мечтами о первобытной дикости и Кадди на медвежьей шкуре, Грегори Хаус и заснул.
========== Тёмные Силы ==========
Рано утром, после ужасного похмелья и двухчасового стояния под душем, доктор Грегори Хаус явился в клинику для того, чтобы начать отбывать свои тридцать шесть часов адовых мук. Однако если бы давно знакомые с Хаусом люди видели его, то могли отметить, что выглядит он намного лучше, чем обычно, не столь сильно небрит, и терпимо одет. Тринадцать, несмотря на мучавший ее токсикоз и отвращение к хождению по магазинам в компании с Хаусом, одела своего шефа весьма со вкусом.
Кроме того, Хаус был пострижен, свеж (несмотря на то, что потребовалось пятнадцать капель гомеопатического средства «Похмелол» и таблетка аспирина с утра), и смотрелся просто щеголем, особенно в сравнении с недавним своим состоянием.
Кэмерон и Герта — медсестра травматологии Скорой, увидев Грегори Хауса, оторопели. Хаус, заметив их внимание к своей особе, цокнул языком в сторону Кэмерон, и пробормотал какое-то приветствие, упоминая «миссис Роберт Чейз».
— Он почистил ботинки, — прошептала Герта на ухо Элиссон, — на нем глаженая рубашка и новый пиджак, и на нем черные джинсы!
— Духи, — прошептала Кэмерон в ответ, и зажмурилась, — Армани, кажется. И… мятная жвачка?!
Герта закатила глаза, как актриса греческой трагедии.
— Она с ним спала вчера! — истошно вырвалось у нее, и несколько ее подруг поспешили, радостно щебеча, к первой собственнице сплетни.
И никто не знал, что Грегори Хаусу было на это совершенно наплевать. Как бывало в самые лучшие дни его жизни, он шел по своей больнице, как король. Ну, или хотя бы как мятежный полководец, дерзкий и отважный. Замученные химикатами фикусы превращались в райские кущи, а болтливые, восторженные медсестры — в стайки пестрых попугайчиков. Принстон Плейсборо приветствовала знакомой суетой гордого победителя.
В левой руке, зажав в кулак в кармане, Хаус держал вчерашний трофей. Он был намерен продержаться предстоящие тридцать шесть часов дежурства в клинике идеально. Своего рода, маленькая месть Кадди. Без предупреждения и без издевательств, по-честному.
Однако настроение Грегори Хауса испарилось, а рвение исчезло при виде первого пациента в смотровом кабинете. Диагност закрыл на миг глаза, и кивнул: «Тридцать шесть часов. Ты выдержишь, чувак».
— Итак, — сказал он, хромая до кушетки и ослепительно улыбаясь древней бабушке-негритянке, увешанной какими-то таинственными амулетами, — что вас беспокоит?
Спустя три часа Хаус сам себе напоминал замученного фашистами партизана. Бабушка, древняя, как мир, родом с Гаити, практиковала культ Вуду, и один список того, чем она лечила трещины на пятках, приводил в ужас. Убедить бабушку, что анализ крови не будет использован в колдовских ритуалах, оказалось непросто.
Немного поборовшись с собой, Хаус повесил на дверь кабинета табличку «Перерыв», и сбежал к Уилсону.
Джеймс нежно улыбался своему мобильному, и не сразу поднял голову.
— Я отличный парень с перспективами, кореш, — заявил Грег, опираясь всем весом на трость, — но мне скучно.
— У меня есть отличная идея, — Уилсон встал с чашкой кофе из-за стола, — иди и поработай. О, прости, прости, я нарушил твою идеологически обоснованную лень? Отдыхай; пандемия предотвращена, можно вздохнуть свободно.
Грег выпрямился, и полез в карман. Через мгновение на стол возле Джима Уилсона упали красные кружевные трусики доктора Кадди. Уилсон поперхнулся кофе, и едва не облил рубашку.
— I don’t like you, but I love you, — пропел популярный мотив Хаус, и облизал пересохшие губы, — йоху! Добыл вчера. Кстати, с суицидом ты немного перегнул, она приехала бы и просто так.
Уилсон нервно сглотнул, поставил чашку на стол, и склонился над добычей друга.
— Ты подсыпал Кадди пентатал натрия? — слабо поинтересовался он, глядя на друга глазами раненной лани, — споил? Шантажировал?
Хаус многозначительно повел бровями, и, напевая, удалился. Уилсон собирался было отправиться за ним, но потом решил перепрятать нижнее белье главврача куда-нибудь. После долгих раздумий он положил трусики Лизы между страниц журнала посещений хосписных больных, и запер его в сейф.
И только тогда Уилсон схватился за щеку.
— Да он поет! — пробормотал Джеймс в изумлении и восторге.
Хаус был на верху блаженства. «Зайду-ка к Кадди, — решился он, переполненный легкостью и энергией, — я вчера был неотразим. Да, определенно, мне надо на нее посмотреть». Грегори Хаус, как истинный самец с первобытными инстинктами, нуждался в постоянном наличии «раздражителя» — Кадди. Он должен был видеть ее, осязать, постоянно слышать ее возмущенный голос — где-нибудь поблизости.
Однако его планам сбыться было не суждено. Прямо у кабинета доктор Лиза Кадди флиртовала с каким-то высоким брюнетом, облаченным в элегантный костюм. Брюнет смеялся бархатным голосом, Лиза, чуть повысив голос, о чем-то радостно рассказывала. Улыбка спала с лица Хауса, и он прильнул к стене, осторожно выглядывая из-за угла. Его острый взгляд заметил цветы в вазе на столе у Кадди.