— На, перекуси, — протянул он найденное Лизе, — не смотри. Болит. Очень.
— Викодин, — требовательно протянула Кадди руку ладонью вверх.
— Эй, ищи другого дилера! — возмутился Грег притворно, затем схватился за правую ногу, пережидая приступ боли, — мне нельзя, — пояснил он, — уже сильно превысил.
Кадди хотела задать вопрос, насколько сильно, но не смогла. Она боялась услышать ответ. Даже в страшных снах ей не хотелось знать, какие препараты мешал Хаус, чтобы только продержаться подольше. Грег подумал немного, растирая ногу, потом достал из кармана косяк, немного помятый.
— Поровну, — это было утверждением, а не вопросом. Кадди кивнула. Она смотрела, как уверенно зашагал Хаус по склону вверх. Затяжка — шаг.
— Хаус, сто вопросов?
— Ах, да, — Хаус прикусил язык, — тогда отвечай быстро: любимый цвет белья?
— Красный.
— Где прячешь мое личное дело?
Кадди тихо рассмеялась.
— Не подловишь, Хаус! Моя очередь, — она обернулась, и протянула ему руку: склон становился все более крутым, — ты ревновал меня к моему кузену?
«Женщина! — хотел кричать на весь мир Грегори Хаус, — женщина, пощади! Никаких разговоров сейчас!». Но почему-то он кивнул, и на лице его была только безмерная усталость. Кадди грустно улыбнулась, и помогла ему дойти до следующей ровной площадки. Глядя вниз, Кадди старалась не думать, что с ними станет, если они упадут с этого скользкого обрыва
Так они прошли еще метров двадцать. Хаус понял, что больше он уже не может. Лизу шатало — он не мог просто отпустить ее туда, в неизвестность, одну. Его охватил на мгновение страх — а что, если он упадет здесь, и она останется одна? Успеет ли она разобраться с телефоном, сообщить Уилсону, где находится, или будет истекать кровью в одиночестве над остывающим телом Грегори Хауса?
— Я тут, и сейчас меня не станет! — задыхаясь, окликнул ее Хаус, — Кадди!
Он оперся о трость, оглядывая окрестность. Не было вообще ничего, на что можно было присесть. Хаус свалился прямо на расползающуюся мокрую глину. Если бы он не был принципиальным атеистом, то решил бы, что Бог вздумал, под стать ему, Грегори Хаусу, цинично пошутить.
Кадди плакала, прижав руки к глазам и глядя на него, стоя от него в полуметре на коленях. Хаус заставил себя прекратить чувствовать боль. Он должен был сделать это для нее.
— Ну хватит, — проворчал Грег, подползая к плачущей женщине, — я еще живой, — Хаус обнял ее, сердясь на свое несвоевременное черное чувство юмора, — я еще не наигрался! — добавил он, схватил ее за плечи, и поцеловал.
Если бы этот поцелуй был последним в жизни обоих, ни один бы из них не пожалел.
— Зачем, — простонала Кадди, рыдая ему в грудь, — ты же знал, что с тобой будет! может, тебе вообще надо было сразу ее ампутировать? Ты себя убиваешь!
— Хочется играть хотя бы ради твоего… роскошного… «стимула»! — перекрикивая ее, вопил Хаус.
Они смогли пройти еще метров пятнадцать. Казалось, дождь не только не стихает, но еще и усиливается. Хаус отдышался. Оставался последний рывок — на два рывка его бы не хватило. Сорок метров или пятьдесят вверх, по склону из расползающейся почвы, камней, сучков и мокрых листьев. Глядя на Кадди, он понимал, что она уже на пороге обморока. Обхватив ее за талию и постаравшись не издавать слишком страшных стонов, Хаус поднял ее на руки. Она вцепилась в его трость.
С бесценной ношей на руках Грегори Хаус сделал в самом буквальном смысле тяжелейшие двадцать шагов своей жизни, после чего медленно опустился на землю.
— Уилсон? — простонал в трубку Грег, — подкатывай к склону, где поворот.
— Как он выглядит? Тут миллиард поворотов! — взвизгнули тормоза, и Уилсон повысил голос, — какие-нибудь особые приметы есть?
— Рекламный щит с выборов мэра! — Хаус надеялся, что мэр хотя бы на этот раз не заклеил своей фотографией все щиты в радиусе ста миль.
— Я спущусь!
— Как? Протаранишь ограду шоссе, и будешь метаться по буеракам, выкрикивая мое имя? Просто жди.
Грег уцепился за колючие ветви какого-то мокрого куста, чтобы подняться.
— Лиза, — позвал Хаус, тяжело дыша, — слышишь?
Дождь только усиливался.
— Лиза, я без тебя не смогу, — хрипло произнес Грег, и сжал ее ладонь.
Ему как никогда прежде было важно, чтобы она услышала его слова. Дождь крал звуки — вокруг монотонно бились о землю миллионы капель, и звук был похож на шелест тысяч крыльев. Однако и сквозь этот шум Хаус услышал ее голос.
— Я… сейчас, — слабо сказала она, — иду. Я в порядке. Я иду, дай мне руку, ладно?
Закрыв глаза, Грегори Хаус постарался расслабить тело, насколько это было возможно. Все болело — не так, как нога обычно — нет, болело все, достаточно сильно, чтобы идея встать и переместиться куда-либо вызывала ужас и отвращение. Он бы с удовольствием укололся чем-то вроде метадона, и умер бы здесь под кустом. Но Кадди была ранена, и надо было немедленно согреть ее, осмотреть, вылечить, накормить снотворным и сделать это можно было только в Принстон Плейсборо, до которой было очень далеко.
С дороги доносилась какая-то музыка, и Хаус уже мог различить пронзительное женское «again, again, never stop…». Он закрыл глаза и удовлетворенно вздохнул. Где-то в глубине души у него еще жили сомнения и страхи. Может, кто-то из преступников и вырвался на свободу, и караулит их там сейчас на Хонде. Может, ливень обернется вселенским потопом. Или ногу ему ампутируют после сегодняшней ночи. Хаус усмехнулся, и крепче обнял Кадди, хватаясь левой рукой за ограждение под рекламным щитом. Лиза уже не плакала.
А значит, и дождь, и Викодин, и целый свет вокруг — в это бесконечно долгое мгновение — ничего не значили.
========== Уроки торга ==========
Обычно после стихийного бедствия в кино восходит солнце, навстречу которому удаляются чуть потрепанные, но все же счастливые главные герои. Однако жители Принстона мало напоминали счастливцев из голливудского блокбастера.
Дождь продолжался. Он лил еще три дня без перерыва. На четвертый день из-за туч появилось солнце — всего лишь на полчаса, за которые люди успели вытащить на террасы кресла-качалки, горшки с цветами и детские коляски. Однако видимо, солнцу что-то не понравилось в Принстоне, и оно поспешило опять скрыться. Снова пошел дождь.
…Сквозь ночь машина Уилсона неслась на предельно возможной для такой погоды скорости. На заднем сиденье копошился Хаус, положивший Кадди себе на колени и поспешно снимавший с нее платье.
— Хаус, не говори только, что ты так сильно по ней соскучился, что и подождать не можешь, — Уилсон старался не смотреть в зеркало заднего вида, — какого… ты делаешь?!
— Ищу аптечку… зачем ты возишь тамоксифен с собой? Ты что, каждые два дня сбиваешь раковых старушек?
— Пошел ты, Хаус! — возмутился Джим, — зачем тебе аптечка? Через пять миль нас встретит Форман и Скорая. Лучше сразу раздевайся сам.
Грегори Хаус посмотрел на затылок своего друга с уважением и признательностью, правда, Джеймс увидеть этот взгляд не мог при всем желании.
— У тебя есть нитроглицерин? — спросил Грег, — а, у тебя есть валидол! Угости. Хочешь, поменяемся? Закайфуй со мной!
Джеймс надеялся, что Хаус интересуется наличием у него сердечных лекарств из простого любопытства, что было сомнительно. Уилсон резко вдарил по тормозам, разглядев впереди мигалки Скорой помощи. Навстречу машине бросился мокрый до нитки Форман, а за ним — еще двое.
— Вытаскивайте Хауса первым, — распорядился Форман, и, заметив непонимающий взгляд Джеймса, понизил голос, — он брал с собой фенамин. Токсикология уже в курсе, плазма едет.
«Твою мать!» — крикнул Уилсон, не в состоянии придумать ничего умнее. Форман повел машину Уилсона, а онколог переместился в карету Скорой. Хаусу ставила капельницу Кэмерон. «Я галлюцинирую, — сообщил Грег с закрытыми глазами в пространство, — вероятность появления здесь миссис Чейз такая же, как для Элвиса». Эллисон промолчала. Грегори Хаус не подозревал, сколько у него друзей, готовых прийти на помощь, а если и подозревал, то делал все, чтобы отучить их от этой непозволительной привычки. Однако все его попытки были безуспешны — раз уж даже ответственная Кэмерон среди ночи отправилась с незапланированным выездом куда-то на двадцатую милю.