— А ты? — Уилсон не успел и глазом моргнуть, а Хаус уже покидал кабинет, — Хаус!
— Иду проявлять инициативу, — сообщил громко тот, — в своем законном желании пообедать, наконец.
Уилсон не мог не признать: самые его страшные опасения сбывались. Поселив «этих двоих» под одну крышу, он словно вскрыл огромный гнойный нарыв, и теперь должен был терпеть последствия. Можно было не сомневаться с самого начала — мелочная бытовая неприязнь брала свое.
— Помой посуду! — крикнул Хаус с порога, — постирай мои вещи! Приготовь пожрать!
— Принеси мне цветы, подари кольцо с бриллиантом и сделай массаж стопы, — незамедлительно донеслось со Святого Дивана, — и я подумаю.
— Это мое логово! — нахмурился Хаус, раздеваясь и разуваясь. Кадди пожала плечами, ехидно посмеиваясь: «А там моя больница, а ты мой пациент». Грег уставился на нее злобным взглядом. «Неизбежный паразит, — припомнилось ему, — сосет кровь из мужика». Не удостоив ее ответом, он похромал на кухню, и открыл холодильник. Сияющая белизной пустота — выскобленная до скрипа! — надежд не внушала. На сковороде все так же сиротливо лежала засохшая утренняя сосиска с давно истекшим сроком годности. Грегори Хаус на мгновение зажмурился, потом снова открыл глаза. Сосиска никуда не исчезла.
Он смотрел на Кадди и ужасался тому, что видел. Придя на его территорию, она повела себя так, словно… словно… вот. Правильные слова. Хаус криво улыбнулся.
«Ненадолго». Завтра вечером она уйдет. Уйдут ее мерзкие флакончики из ванной, уйдут ее (и ее дочери) баночки с детским питанием, духи, туфли и журналы. Несмотря на то, что их было объективно мало, вещи этой женщины заполоняли все свободное пространство, и умудрялись делать его тесным. А в тесном пространстве, где все напоминало об этой женщине, с ней было сложно разминуться, и ее хотелось гораздо острее. Грегори Хаус начинал понимать, как бытовое отвращение легко может перерасти во влечение. В очень сильное влечение.
Он умылся холодной водой из-под крана, и порадовался своему бронхиту, передозировкам и инвалидности. Как победить тягу? Рецепт от доктора Хауса: плохо себя чувствовать. Желательно всегда.
— Я поехал, — не раздумывая, бросил он, — вернусь поздно, пьяный и в помаде…
— Ты никуда не поедешь! — как он и предполагал, нужная кнопка отыскалась легко, и в голосе Кадди была угроза, — ты будешь сидеть дома.
— Тут голодно, грязно и скучно, а в баре стриптиз, бильярд и телки, — заныл Грег. Кадди запрокинула голову к потолку, и зарычала, как самая настоящая львица.
Она не хотела готовить ему, ходить для этого в магазин — по сырости и под дождем. Она не хотела стирать его носки, и уж тем более доктор Кадди не собиралась его развлекать. Но выбирая между вероятностью созерцать довольного, сытого и более-менее спокойного Хауса и шансом его же — помятого и не в себе — забирать из участка, Лиза выбрала первое. Ничего не говоря, она надела туфли, и принялась искать куртку. Хаус устроился поудобнее на диване, и постарался нашарить рукой бутылку виски под столиком.
— Резиновые сапоги не забудь! — крикнул он вслед, — и пивка!
Ему, наверное, показалось, но в отражении зеркала он разглядел ее вытянутый средний палец правой руки.
Было только восемь вечера, когда Хаус уже был сыт, как никогда прежде, и недовольство диагноста жизнью чуть-чуть притупилось. Этим ощущением нужно было срочно с кем-то поделиться. Хаус достал мобильник.
— Уилсон, старина, — заухмылялся он в трубку, — она приготовила мне поесть!
Онколог дышал в трубку чуть чаще, чем обычно, и Грег цокнул языком, совершенно уверенный, что его друг тоже слинял с работы чуть раньше, чем обычно, чтобы побыть наедине с новой зазнобой.
— Мои поздравления. А что сейчас делает?
Хаус вытянул шею. С непроницаемым лицом Лиза Кадди драила кухонную раковину.
— Моет посуду, кажется. Как называется такой кусок мяса, на котором лежит петрушка и соус красный? Бифштекс или ромштекс?
— Наслаждайся, Хаус! — повеселевшим голосом добавил Уилсон, и отключился. Хаус услышал в трубке женский смех, и в раздражении бросил телефон на диван. «Обосную теорию так, — решил Грегори Хаус, — мужчина, который умеет готовить, сам отбирает у себя простые радости бытия». Кадди уже метнулась едва заметной тенью в ванную, и теперь шуршала пакетами.
— Что ты там делаешь? — позвал он ее. Лиза высунулась в проем.
— Пустые упаковки от крема, зубной пасты, ватные палочки… — начала она перечислять, — кстати, у тебя на кухне ничего строго не для моих глаз нету? Можно, я там немного… приберусь?
Грегори Хаус мог поклясться, что любой холостяк, услышав эти слова, крикнул бы «Бинго! Вот она, женщина года!».
— Можно, — великодушно взмахнул он рукой, — Святой шкафчик, где всякое важное барахло… — он задумался, и махнул рукой еще раз, — просто разложи примерно так, как там все лежало.
Кадди определилась, как она хочет провести оставшиеся сутки. Надо было просто чем-нибудь себя занять. Чем-нибудь, для чего нужны руки, но совсем не нужна голова. «Наверное, скоро полнолуние, — усмехалась Кадди, — с чего я вспоминаю тот раз? И вспоминаю ли? Может, я все это придумала? Может быть, ничего и не было?». Очень хотелось узнать правду — если она сейчас — вот так, просто, — займется с ним сексом, будет ли ей так же хорошо, как тогда?
Хаус вытянул ноги на диване, сделал телевизор тише, включил музыкальный центр, и приготовился к завершению прекрасного вечера. Он неспешно потягивал виски с колой, заедая это удовольствие своим свежим бифштексом — или все-таки ромштексом, что было не важно. По кабельному показывали Тарантино. Сальма Хайек вот-вот должна была начать танцевать со змеей на плечах.
Кадди была здесь. Она чем-то гремела на кухне, что-то перекладывала, включала и выключала воду, вытирала руки полотенцем, шла в спальню, возвращалась назад… Грегори Хаус чувствовал ее передвижения спиной, затылком и всем телом. «Это тебе надо? — спрашивала она иногда, — я выкину?». И чем больше она спрашивала, тем лучше становилось Хаусу. Вероятно, причиной этого было также был «Джек Дэниэлс», но Грег не анализировал.
Прекратив, наконец, кашлять, он мгновенно уснул.
Форман не выспался. Он часто не высыпался. Иногда ему казалось, что Тринадцать создана для того, чтобы разрушать всякий сон. Вот и этой ночью они почти до рассвета сидели в гостиной, и занимались какой-то ерундой: играли в карты, смотрели фотографии, читали по очереди статьи из «Новостей Стоматологии».
У входа в госпиталь он увидел доктора Кадди. Она выглядела измотанной и нервной.
— Семинар по этике, — тут же сообщила она Форману, и отряхнула свой зонт, — через неделю у нас в клинике. От диагностического отделения нужен один доклад.
Форман не смог сдержать улыбки. Если учесть, что главой отделения был Грегори Хаус, мысль о докладе начинала казаться весьма и весьма забавной. Но Кадди была серьезна.
— Поскольку твой непосредственный начальник — безжалостный врач-убийца вне морали и принципов, — с сарказмом добавила она, — возлагаю эту почетную обязанность на тебя.
Форман готов был возмутиться «Почему я?», но, вспомнив, где сейчас живет Кадди, заставил себя промолчать. Несомненно, она уже все утро убила на скандалы с Хаусом, и была не в настроении миловать своих сотрудников.
— Ну что, передовик, тебя уже обрадовали? — Хаус был бодр, свеж и почти не кашлял, — теперь — марш в Скорую.
— Не понял, — Форман кивнул входящему в кабинет Таубу, — это что, ссылка?
— Это стратегическая рокировка, — откинулся назад Хаус, играя с тростью и принимая загадочный вид. — Ты немного поработаешь в Скорой, и украдешь для меня кое-что из записей. Кэмерон напишет нам доклад. Таубу скидка за спасение главного достояния больницы.
— Главное достояние? — усмехнулся Форман, выходя из кабинета. Хаус кивнул.
— Косметические швы на заднице нашего главврача — его рук дело. А теперь иди, пока я не передумал.