— Кадди, — он прокашлялся, — я хочу с тобой кое о чем…
— У Рейчел режется зуб!
— Кадди! Я срочно должен тебе сообщить очень важную вещь! — почти закричал Хаус.
Он был вынужден поймать Лизу на половине пути в ванную. Ногу дернула внезапная судорога боли, но Грегори Хаус умел отрешаться от боли при необходимости. Грег и Лиза смотрели в глаза друг другу. «Скажи мне это, — умоляла молча Лиза, — скажи, что все будет в порядке, скажи, что зуб прорежется, дом отремонтируют, денег хватит, и в Хайфе будет весело. Скажи, что я идиотка, и зря шла к тебе, на что-то надеясь, толкая перед собой коляску, загруженную вещами. Поставь диагноз на букву „л“, и тогда я точно буду уверена, что ты этим еще не заразился, и только привиделось — на короткие дни осени — что мы оба болеем!».
Хаус первый потянулся к ней для поцелуя. Он поцеловал ее в нос, потом в щеки, потом обвел языком кайму губ, легко прихватил губами ее губы, обнял Лизу крепко, надеясь набраться сил от ее объятий. Глаза в глаза — синие и серебристые — они замерли, обхватив друг друга до боли. «Скажи», — молил взгляд Лизы.
— У меня чесотка, — выпалил Грег, как будто нырнув в омут с головой, — прости.
Сначала она молчала, словно обдумывая, просчитывая и пытаясь разгадать. А потом откинула голову назад — и рассмеялась, заливаясь при этом слезами. Обняв ее, Хаус досадовал на мир, на женскую природу, и на себя самого.
— Спасибо, — беззвучно складывала губы Лиза Кадди, прижимаясь к его груди, — спасибо.
========== Эпилог. Под кайфом ==========
— Ма-но-ла, — в третий раз повторяла смуглая мексиканка, вертясь перед Форманом, — Ма-но-ла. Я модель. Приехала на съемки, и мне надо, чтобы вы заклеили или убрали эту фигню до того, как агент меня выкинет. Пер фаворе, доктор; уберите чирей!
Форман нервничал и пропускал слова в истории болезни, и лишь с третьего раза сумел в нужной последовательности написать слова «флегмона, парез, фурункулез». Тринадцать накануне вечером на предложение пожениться ответила решительным отказом.
— Не хочу сто гостей и торт, — ныла она с отвращением на лице, — не хочу священника и не хочу ждать месяц разрешения…
— А белое платье? — не сдался Эрик сразу, — а фата?
— Я и фата — несовместимы, — твердо отрезала Тринадцать, потом добавила, подумав, — я хотела бы красивой фотографии в свадебном платье, но и только.
«Ладно, — утешал себя Эрик, — не все сразу». Однако уже вечером того дня Реми начала исполнять свое желание: Манола пригласила ее на фотосъемку, и Тринадцать осталась запечатлена на одной из страниц Voque Collezzioni. При тридцати «свидетелях» и приглашенных «гостях» Форман дал торжественную клятву никогда не жениться на Тринадцать, и момент клятвы оказался запечатлен на прекрасных фотографиях, украсивших затем квартирку счастливой четы Четырнадцать.
…
— Этот секрет умрет между мной и Хаусом, — отказалась в сотый раз Кэмерон, и обогнула Уилсона с подносом и обедом на нем.
Джеймс закатил глаза к потолку. Грегори Хаус умел быть занозой в заднице. Все равно онколог выяснит — не мытьем, так катаньем — какие именно гормоны доктора Кадди интересовали его друга, что он искал в ее истории болезни, и главное — что за подозрительное заболевание заставило Кадди и Хауса вывесить на дверях своих кабинетов «карантин».
— Вульгарный чесоточный клещ, Джимми, — громогласно сообщил знакомый голос из-за спины Уилсона, и Джеймс протяжно застонал, схватившись за грудь. Грегори Хаус подкрался незаметно — Уилсон всегда удивлялся этому его таланту, при условии, что он хромал и опирался на трость. Самому ему никогда не удавалось обвести Хауса.
В руках у Грега был бензилбензоат — три банки, что подтверждало истинность его слов. Уилсон с ужасом представил, как Мирра — поклонница идеальной чистоты и стерильности — бросится прочь от доктора, чей друг не обратил внимания на чесотку и наверняка заразил половину Принстон Плейсборо. «Хаус, — взмолился Джеймс, — в меру небрит, помят и… улыбчив!».
— Хаус, ты… — начал Уилсон, и тут же улыбнулся, — ты отлично выглядишь!
— Геморрой вылечил — душа поет, — ответствовал Грег, хромая мимо, — я собираюсь сбежать в Иорданию на конференцию по экстренной диагностике и предотвращению пандемий. Клинику я прогуливаю.
— Потянуло на экзотику? — Уилсон нервно заозирался, — а что сказала Кадди?
— Чхать я хотел, — вежливо ответил с легким поклоном Грег. Джеймс успел распознать знакомый блеск в синих глазах.
— Лиза, ломка, любовь! — торжествующе крикнул он вслед спешно хромавшему другу, надеясь, что Хаус услышит.
…
— Я убью его, — Кадди тоже выглядела прекрасно; Уилсон видел, что под ее глазами — тени, но Лиза казалась томной и довольной жизнью, — мой страховщик думает, наверное, что я живу с Джеком Потрошителем. Обматерил представителя строительной компании, отказался от ламината в прихожей… в моей прихожей!
Уилсон откупорил бутылку коньяка. Оно того стоило.
— Когда они доделают полы? — поинтересовался он невинно. Лиза пожала плечами:
— Я надеюсь, за неделю. Правда, придется переклеивать обои. Мама приезжает послезавтра. Боюсь думать, как объяснить ей… надеюсь, хоть чесотку до той поры выведем.
…Если Грегори Хаус нуждался в настоящем противнике, в любимом враге, в желанном сопернике, то вызвать этого врага на бой оказывалось почти невозможно. Так уж сложилось, что Хаус не мог позволить себе сдаться без боя, и Кадди была точно такой же.
Уилсон подозревал, что будет дальше. Вполне вероятно, Хаус поедет в Иорданию — совершенно случайно в тот момент, когда в Хайфе будет отдыхать мать Лизы. Что там он учудит, нельзя было даже предположить. Потом они наверняка разругаются, перед тем, как Лиза съедет к себе обратно. А потом у Хауса случится припадок, или потоп, или пожар — и он переберется в ее логово, чтобы было кому присмотреть за «бедным инвалидом». И звонки в пять утра и в час ночи, и жалобы — но Уилсон готов был пережить беды и похуже.
— Есть позитивный момент, — усмехнулся Уилсон, — Хаус предрасположен к зависимостям, так пусть уж будет зависим от тебя, а не от викодина. И передозировка, кажется, невозможна.
Лиза опротестовать это заявление не могла: в самом деле, викодин не занимал центрального места в жизни Грега больше. Врачи обменялись кривыми ухмылками.
— Женщина, домой! — раздался громогласный окрик из-за стеклянной двери, и стекло задрожало от быстрых ударов тростью, — три блюда и десерт, и немного порно перед сном! И кто намажет меня бензилбензоатом, если не ты?
Лиза Кадди вздохнула. Кто-то очень недальновидный мог говорить про «все изменится» и «познай самого себя».
— Я пошла, — поднялась она с кресла, и кивнула Джеймсу, — время следующей дозы.
…
Речь доктора Хауса, произнесенная на семинаре для ординаторов по врачебной этике.
— Всем вам тут сейчас расскажут про то, как важно для человека завершить свой жизненный путь достойно, и про Бога скажут, и про терпение и сочувствие. Но у меня есть другая теория. Люди должны знать, с чем им предстоит столкнуться, потому что смерть неизбежна, и бояться ее — это бояться, прежде всего, жизни.
А потому я хочу лично обратиться к каждому из вас — не делайте из пациентов идиотов, топя их в жалости. Сострадание может быть важно для родственников, для друзей, но если у вас есть человек, который вот-вот оденется в саван — не спешите ему лгать, потому что ваша ложь только испугает. Заставьте его сражаться с вами в одном строю против болезни, и пусть вашим главным оружием будет злой цинизм и черный юмор. Это не поддается никакому логическому объяснению, (что меня настораживает), но оптимизм и смех вопреки всему способны победить многое из того, что не под силу никаким таблеткам, капельницам и трансплантациям.
Эй, в третьем ряду! Не надо так смотреть, я не под кайфом!