Он удовлетворенно откинулся назад и с удовольствием отрыгнул.
— Вы слышали песню? — спросил он, снова наклоняясь вперед. — Она стала почти государственным гимном в Кендерморе, но ее очень трудно петь правильно, со всеми этими четырьмя октавами и тому подобным. Но я знаю, что даже плохое исполнение песни производит фурор в кендерморских гостиницах. По крайней мере производили, когда я в последний раз был дома.
— Когда было это? — вежливо спросил Танис. Он старался не обращать внимания на гримасу гнома, сидевшего рядом с ним.
С многострадальным вздохом Флинт поднял над головой три пальца, привлекая внимание официантки. Светловолосая девушка быстро подбежала к ним, из трех больших переполненные кружек на ее руки расплескивался эль.
— Спасибо! — Тассельхоф обменял свою полупустую кружку на полную. — Так о чем ты спрашивал? Ах, да, Кендермор, — он почесал голову. — Какой у нас год сейчас?
— Год? — недоверчиво спросил Танис. — Ты так долго не был дома?
— На самом деле я действительно не помню, — сказал кендер, сморщивая свое лицо в раздумьях. — Давайте посмотрим. Я уехал после своего шестнадцатого дня рождения — это произошло в месяц Благословения, в 341 году. Я помню, что после этого у меня было еще два дня рождения — один я провел с несколькими очень противными магами, которые хотели отобрать у меня мое замечательное кольцо телепортации. Второй я провел с очень хорошими людьми в приятном месте, борделе, в Кхури-Хане… или это был Валкинорд? Я всегда их путаю. Вы были там?
Не обращая внимания на залившегося краской Флинта и смеющегося Таниса, Тас продолжил:
— Это значит, что я путешествовал в течении двух с половиной лет. Хм… — Пробормотал он, — я даже не предполагал, что уже прошло столько времени…
— Милостивые боги, — с дрожью в голосе сказал Флинт. — Кто еще может так скитаться по Кринну?
Тассельхоф выглядел удивленным.
— А как еще вы сможете узнать о жизни и нарисовать карты? Когда вы узнаете достаточно и нарисуете много карт, вы будете готовы вернуться в родной город и начать взрослую жизнь. Разве не все поступают именно так?
— О боги, нет, — пробормотал гном, вынужденный снова призывать богов в свидетели. — Какие смешные у вас понятия.
Танис пожал плечами.
— Я думаю, что вряд ли они отличаются от понятий других народов. Я знаю, у эльфов тоже есть свои традиции, — он вздрогнул при воспоминании, как ему запретили участвовать в эльфийском торжественном обряде несколько лет назад в Квалиносте. Запретили только из-за того, что он был полукровкой. — Держу пари, что у гномов тоже есть свои.
— Итак, — продолжил Танис, прерывая мрачное молчание гнома. — Ты уже узнал достаточно, чтобы возвратиться домой?
— Еще нет, но я кое-что скажу вам, — сказал кендер, наклонившись с серьезным лицом. — Мне удалось нарисовать действительно большие карты того борделя.
Снова покраснев, гном-пуританин одним большим глотком осушил свою кружку.
— Раз уж речь зашла о картах, давайте закажем еще эля и наконец посмотрим на них.
— Ты хочешь увидеть бордель? — нетерпеливо спросил Тас.
— Нет! — взорвался Флинт, раздражаясь из-за смеха Таниса. Когда официантка вернулась со следующими порциями эля, гном вздохнул с облегчением. — Ты говорил, что у тебя есть карты Абанасинии. Именно они являются причиной моего пребывания здесь. Давай их сюда, — приказал он.
Немного было вещей в этом мире, о которых Тассельхоф любил говорить больше, чем о своих картах. Он мигом заказал порцию жареной колбасы и уселся на стуле около стены. Танис расположился напротив него, а Флинт продолжал напряженно сидеть рядом с ним.
— Я не думаю, что тебе оттуда будет хорошо видно, — невозмутимо сказал Тас гному. — Тут достаточно темно и с твоими старыми глазами…
— С моими глазами все в порядке! Побеспокойся лучше о своих картах, ради которых я трачу здесь свое время! — сказал Флинт, тыкая пальцем в кендера.
Обиженно взглянув на гнома, Тас развязал веревку на своем мешке.
— Знаете, создание карт это цель моей жизни, — сказал он, ни к кому непосредственно не обращаясь. — И в этом я помогаю себе сам. Я вижу что-нибудь интересное и сразу кратко описываю это. Я не продаю карты, хотя они такие красивые и точные, что стоили бы потрясающую сумму. Я просто делаю их для себя. А иногда я дарю их — тому, кто мне нравится, если он действительно мною очень уважаем.
Засунув обе руки в мешок, Тассельхоф вытащил нечто, что можно было назвать ворохом различных предметов. Тут были рулоны пергамента, сложенные в несколько раз куски бумаги, несколько маленьких листочков коры, мягкая кожа от сапожного голенища, несколько обрывков ткани, костяная трубочка, запечатанная воском с обеих сторон и черная палочка приблизительно тридцати сантиметров длиной.