Отряд остановился перед рядом солдат при оружии, которые стояли по стойке «смирно».
Позади них стояла сотня или больше граждан города, и отдельно от них, но в пределах видимости от виселицы — направо от ворот замка — лорд Карстон собственной персоной восседал на могучем каштановом мерине. Пожилой рыцарь роскошно выглядел в своих соламнийских доспехах, его шлем висел на луке седла. Рядом с Карстоном и немного позади него на черной кобыле сидел Балькомб.
Ровным голосом сержант объявил:
— Омардикар Всемогущий, вы стоите перед судом, обвиняясь в заговоре, похищении и магическом зле. Вы заявляли о своей невиновности в этих преступлениях. Желаете ли вы изменить это заявление теперь, стоя в присутствии Его Светлости лорда Карстона Танталлонского?
Делбридж открыл глаза. Хотя выступившие слезы и застилали ему взор, он мог видеть рыцаря, сидевшего вдалеке на своей лошади, глядящего на него измученным и мрачным лицом. Челюсти Делбриджа несколько раз открылись и закрылись, но он не смог произнести ни звука. Через несколько мгновений он скорее прокаркал, чем произнес, единственные слова, которые смог выдавить:
— Я невиновен.
Глаза сержанта были холодны и беспощадны, когда он свысока поглядел на осужденного. Затем он сказал ясным голосом:
— Тогда лорд Карстон объявляет вас виновным.
Сержант перевел взгляд на солдат.
— Стража! Исполняйте свою обязанность!
Городская толпа ликующе взвыла. Делбридж попытался бороться с держащими его руками и выкрикнул далекому магу:
— Балькомб! Ты обещал помочь мне!
Но гудящая толпа заглушала его слова даже для тех, кто был с ним рядом.
Ноги Делбриджа отказались ему служить, когда его подтаскивали к виселице и подняли по лестнице. Когда петля была накинута ему на шею, он повернулся, чтобы снова увидеть Балькомба.
Его голос был тонок от страха, когда он выкрикнул свои последние слова:
— Браслет! Что насчет браслета?
Последним, что увидел Делбридж в своей жизни, прежде чем солдаты неожиданно убрали у него из-под ног лестницу, был Балькомб, улыбающийся и поглаживающий свою козлиную бородку, а утреннее солнце вспыхнуло на чем-то медно-красном на запястье мага.
ГЛАВА 11. ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
— Ты точно уверена, что твои заклинания сработали правильно? — спросил Тассельхоф, прищурившись на солнечном свете, заливающем Селану. Сидя со скрещенными ногами, он снова опустил глаза и принялся играть в «крестики-нолики», водя пальцем по пыли. — Я имею в виду, что мы расспрашивали всех в городе и в замке, но никто даже не слышал о парне по имени Делбридж.
Кендер провел пальцем третий крестик и затем перечеркнул все три, объявляя себя победителем одиночной игры.
— Я знаю, что мой браслет где-то в этой крепости, — упрямо сказала Селана, стоя над ним и скрестив руки поверх порванного и грязного темно-синего плаща. Ее лицо под свободно повязанным голубым шарфом было исцарапанным и загорелым на солнце.
— Мое первое заклинание указывало, что Делбридж пошел в Танталлон. А то, которое я бросила только что, безошибочно указало, что мой браслет где-то здесь.
Сине-зеленые глаза морской эльфийки обратились к большой прямоугольной башне, построенной из квадратных блоков серого ребристого гранита.
Усевшись на каменный край поливочного бассейна, Танис прислонился к холодной стене маленького насосного домика и лениво качал одной ногой, закинутой на другую. Опустив в бассейн руку, он набрал воды и ополоснул свое потное, покрытое грязью лицо, вытерев его рукавом. Закрыв глаза, он повернул лицо в сторону теплоты солнечных лучей.
Рядом с ним, лежа на земле у стены, старый гном глухо храпел в свою надвинутую на лицо шляпу. Как он часто напоминал Полуэльфу, он не настолько молод, как был раньше; даже при том, что его разум не мог припомнить что происходило с ним во время действия чар сатиров, его тело помнило все. Бочкообразное тело Флинта содрогалось от боли и спазмов.
Отношения между небольшой компанией стали еще более напряженными спустя приблизительно восемь часов со времени их пробуждения среди разгрома лагеря сатиров. Если это было вообще возможно, то морская эльфийка стала еще более настойчивой и упрямой в своей цели возвратить свой браслет и вернуться обратно в море.
Самым удручающим было то, что сатиры забрали у всех буквально все, имеющее хоть какую-либо ценность, кроме Таса. Кендер чувствовал себя почти оскорбленным тем фактом, что они не обратили внимания на его алебастровую пробку для чернил и крошечный портретик его родителей, и даже не взяли ни одну из его карт.