— Не может быть! — ахнула Любка, веря и не веря.
— Что же я, по-твоему, вру? Или ученые врут? Эх ты, девчонка! — Более выразительного слова Генка не подобрал. Девчонка надулась.
Имя француза Робера Эно-Пельтри звучало убедительно. И все-таки Борьке хотелось защитить Жюля Верна. Он перебирал в памяти все обстоятельства лунного путешествия, сравнивал их с доводами Генки и наконец нашел.
— Вода, вода! — закричал он так, словно находился в жаркой пустыне.
— Борька, — сказала озабоченно Любка, — ты заболел?
Но Борька отмахнулся от нее.
— Ты понимаешь, — с жаром говорил он, — я совсем забыл про воду: они лежали в снаряде на полу, а под полом была вода. Она их спасла. Вот как!
— Водяная подушка? Здóрово! — неожиданно согласился спорщик. — Только ты не радуйся очень. Все равно их бы разбило в лепешку. А мысль правильная. Даже Циолковский считал, что вода может спасти от ударов. Если космонавт залезет в бак с водой, то останется жив. И вообще Циолковский все предвидел.
— Поэтому ты и притворяешься в школе глухим в честь Циолковского? — съязвила Любка.
Каратов сделал вид, что не расслышал.
— А вот у Ефремова в «Туманности Андромеды»… — начал один из мальчишек, но тут Любка не выдержала.
— Хватит Ефремова, хватит Циолковского! — завопила она. — Ноги замерзли.
— А мы сейчас невесомость будем испытывать и согреемся, — пообещал Гена. Он встал на прилавок, подтянулся и плюхнулся на крышу ларька.
Борька — за ним.
Потом они вместе втаскивали за руки Любку.
— Я первая, — сказала она и спрыгнула вниз.
— Что ты чувствуешь? Была у тебя невесомость? — свесившись с крыши, спросил Гена.
Внизу, в сугробе, что-то барахталось и чихало.
— Чувствую… — донесся до ребят жалобный Любкин голос. — Чувствую, что синяк будет на коленке.
— Подожди, мы сейчас! — Оба спорщика бросились вниз. Они упали, так и не успев ощутить невесомость.
— Не та высота, — объяснил поклонник Циолковского.
— Не та, — подтвердил со вздохом защитник Жюля Верна.
Любка уже выкарабкалась из снега и ковыляла к подъезду.
На лестничной площадке космонавты почувствовали себя дома.
— У Жюля Верна, — продолжал как ни в чем не бывало Борька, — тоже описывается невесомость. Представляете: они плавали по снаряду, как рыбы в воде, и собака Диана с ними. Потом стали пить вино. Поставили стаканы прямо в пространство, налили в них из бутылки и пили.
— И ничего не выпили, — как бы про себя добавил Гена.
— Опять, опять ты придираешься! — напала на него Любка.
— Не выпили, — упрямо повторил Каратов. — Вино выпрыгнуло бы из стаканов, разлилось бы на мелкие капельки и полез по бы в глаза, нос, уши. Все бы кашляли и чихали и даже заболели воспалением легких. Твой Барбикен не знал, что при невесомости жидкость не удерживается в сосуде. Если бы я был учителем, я бы ему двойку поставил.
— А ты забыл, что Барбикен жил сто лет назад? — напомнил поклонник пушечного ядра.
Гена подумал, надвинул шапку на лоб и голосом математика сказал:
— Записываю в журнал: ученик Барбикен не знал действия невесомости на жидкости по уважительной причине. Точка. Двойку вычеркиваю.
— Я тоже сдаюсь, — сказал Борька. — Пушка отменяется. Хотя Жюля Верна я все равно люблю.
— Лети на ракете, не ошибешься, — предложил Гена. — Видал, как ракета «Мечта» махнула к Солнцу? Весь мир ахает, а ведь это все Циолковский предсказал, все формулы его пригодились. Мой отец говорит, что Циолковский — бог реактивной техники. Так что лети смело.
— Хорошо говорить — лети. А что он там есть будет? — забеспокоилась Любка.
— Как — что? Бананы, вкусные, душистые бананы. Он будет выращивать их в оранжерее. И нечего хихикать! Сам Циолковский предложил устраивать на космических кораблях оранжереи. И про бананы он тоже писал. Я лично собираюсь питаться хлореллой. Слышали про такую? Это одноклеточная морская водоросль. В ней полно всяких витаминов. И знаете как растет? За сутки может в тысячу раз вырасти! Я тоже выращиваю дома хлореллу.
— Ты выращиваешь? Где? — в один голос воскликнули слушатели.
— В аквариуме. Могу показать. Айда ко мне!
Приятели с радостью согласились.
Генкин письменный стол оказался маленькой лабораторией. Только в лаборатории можно еще увидеть столько колб, реторт, трубок и всяких других предметов, назначение которых с первого взгляда невозможно понять.