Душа и тело («Душа моя, не бойся, не стыдись…»)
Душа моя, не бойся, не стыдись
Любви земной, любви обыкновенной,
Не порывайся в ледяную высь,
Но в теле пребывай несовершенном.
Ведь без тебя ему, о, как прожить!
Хоть не всегда оно с тобой согласно.
А без него как будешь ты любить
Здесь, на земле, — не по-земному страстно.
Тебя хранит от легкости оно,
А ты его спасаешь от паденья.
Но меж собой враждуя, вы — одно.
Одно в покое и одно в смятенье.
Что это? («Тюрьма, сума, любовь неверная…»)
Тюрьма, сума, любовь неверная —
Все ничего, все — не беда!
Но этот холод, тьма пещерная,
Со стен текущая вода,
Ненарушимое молчание
И теснота и тяжесть скал —
Что это — месть иль испытание?
За что? И кто его послал?
Иль это — ад, существование
Которого я отрицал?
Прогулка («Не знаю, как с другими, но со мной…»)
Не знаю, как с другими, но со мной
Творится что-то странное весной.
Вот например: апрельский день веселый,
И будто я иду домой из школы.
В руках портфель, он полон школьных книг,
И вдруг навстречу — в зеркале — старик.
Я вежливо дорогу уступаю
И незаметно в зеркало вступаю.
Старик же (кстати, с этим стариком
Я, кажется, когда-то был знаком)
Спешит, спешит к своим каким-то целям,
Скрываясь за углом с моим портфелем.
Прогулка («Надев пальто и палку взяв…»)
Надев пальто и палку взяв,
Гулять выходит кошкодав.
Часы на башне полночь бьют,
У стойки негры пиво пьют.
Но важен, как испанский граф,
Обходит площадь кошкодав.
Луна повисла над прудом.
На пустыре веселый дом.
Собаки лают: гав, гав, гав.
Их не боится кошкодав.
И не для них он приберег
С начинкой сладкий пирожок.
Ему ль не знать собачий нрав!
Но любит кошек кошкодав.
А дальше… дальше, как всегда,
Он ждет на берегу пруда.
Потом, до вечера проспав,
Всю ночь гуляет кошкодав.
«Пленительность смертельной красоты…»
Пленительность смертельной красоты
И непорочность юного томленья,
Как страсти ядовитые цветы,
Волнуют вновь мое воображенье.
Еще поет свирель, еще луна
Преображает темные просторы,
Еще из гипнотического сна
Я в беспредельность устремляю взоры.
Но где-то, за великою рекой,
Где ветер свищет и поют сирены,
Уже нарушен царственный покой
Неуловимой радостью измены.
Les Clochards («У них — свой мир. Своя весна…»)
У них — свой мир. Своя весна.
Своя любовь. Свое смиренье.
Своя грошовая луна
И смерть своя и воскресенье.
Они идут своим путем,
И мы понять их не могли бы.
А мы для них, как за стеклом,
В большом аквариуме рыбы.
Но иногда, в столетье раз,
Найдя вневременную точку,
Пронизывает рыбий глаз
Их каменную оболочку.
«Зевают львы, гуляют дачники…»
Зевают львы, гуляют дачники,
От пирамид ложится тень.
В арифметическом задачнике
Журчит вода, цветет сирень.
Неравномерно наполняются
Бассейны лунною рудой.
Павлин в дельфина превращается,
Паук становится звездой.
А босяки и математики
Сидят в тюрьме и видят сон,
Что оловянные солдатики
Цветочный пьют одеколон.
Весна 1964 («Холодная парижская весна…»)
Холодная парижская весна —
Как день один, что длится бесконечно.
Ни листика. И башня из окна
Видна, торчащая остроконечно.
И как тогда, в том роковом году
Все решено и нет путей обратных…
Мне весело. Я через мост иду,
В червонном золоте лучей закатных.
На берегу — на левом — детвора
Играет в садике перед собором.
О, как легко! А ведь еще вчера
Моя любовь казалась мне позором.
Упрек («Гроза уходит на восток…»)
И. Шлюзевилю[667]
Гроза уходит на восток,
И солнце в лужах отражается.
Промокнув с головы до ног,
Кляну судьбу, как полагается.
Порой и темные пути
Приводят к миру и спасению.
Но все ж — о, Господи, прости! —
Дивлюсь я Твоему терпению.
Не о погоде говорю,
А о свободе зла таинственной.
И если я Тебя корю,
То уж таков мой нрав воинственный.
Душе, что ветхий свой покров
Не сбрасывает от стыдливости,
Хотелось бы не только слов
О доброте и справедливости.
вернуться
667
Шюзевиль, Шюзвиль Жан (1886 — не ранее 1959) — французский поэт, критик, переводчик русских поэтов, составитель первой антологии современной русской поэзии (1914).