– Петенька, хватит о работе, – остановила его Ольга Сергеевна. – Ты утомил гостей. Может, какие просьбы у них, а ты заладил одно: цемент, железо…
– Мой зять никого не обидит, – подала голос теща.
Я взял рюмку и поднялся:
– Петр Кириллович, за тебя! За все, что ты для нашего колхоза и совхоза сделал! Гордимся тобой. Весь район гордится!
– Спасибо, друг, – расчувствовался Петр Кириллович.
Я сел и толкнул коленом Анюту. Она кольнула меня взглядом, но пригубила – не посмела отказываться.
– Так о чем толковали? – спросил Петр Кириллович, когда его жена вышла провожать сына.
– О грибах, что в «Белокуриху» вам привозили, – брякнула Анюта, как бы напрашиваясь на ссору.
– Да, отвез я грибков своим друзьям, икорки – мне недавно с Камчатки прислали. Устроил я тут прошлый год двоих в институт, так родители теперь не забывают: все что-нибудь да подкинут к праздничку – то икорки, то рыбки… Думаешь, все так просто? Милый мой друг! – в голосе Петра Кирилловича чувствовалась усталость. – Эти одно просят, другие – еще что-то. Кого пристроить в гостиницу, кому место в клинике, кому шапку, шубу… Потом мне окажут услугу. Иначе нельзя: жизнь такая. Это тебе Москва, а не сибирская деревня. У других дача километров за сто с гаком, а у меня – под боком, рядом с правительственными. Там «Жигулей» не увидишь – одни «Волги». Люди из-за гаражей мыкаются, из одного конца города в другой, а у меня машина стоит в соседнем дворе.
Слушал я Петра Кирилловича и завидовал: можно, оказывается, так жить, чтобы все иметь.
– У нас и туфли-то не купишь, какие хочешь, – махнул я рукой. – Все надо где-то доставать, везде блат нужен… В сельмаг спихивают то, что в районе не берут, а туда свозят залежалое из области. Все приличное начальство еще со складов растащит, а нашему брату…
– Без связей и здесь… Вон, – показал Петр Кириллович на мою Анюту, – все, что просила, – от пыжиковых шапок до сапог и тканей. А ты их достань! – ткнул он несколько раз большим пальцем через свое плечо. – По полсотни в придачу – и то не найдешь. Просил как-то друг-приятель из Хабаровска – иногда женьшень присылает – шубку французскую жене. Я дал телеграмму. Прилетел! Я его на машину, так же как твою Анюту, куда надо позвонил… Он мне потом столько балыков по случаю на самолете – я всех приятелей наделил.
Хоть я и знал, что рубль дешевеет, товаров не хватает, но никогда не думал, что их распределение идет подпольным путем по всей стране. Мне казалось, что это только в нашем районе ничего нет, а в городах…
Петр Кириллович обнял меня, как будто мы сидели с ним там, у амбара, с деревенской ребятней:
– Если по правде, я устал от всего, друг ты мой… Противно все: комбинируешь, изворачиваешься, врешь… Пропади оно все пропадом!
– А нельзя без этого?
– Нельзя! Если я прошу человека о чем-нибудь, то и его просьбу должен уважить. А иначе потом не суйся…
Чуть не со слезами вспоминал Петр Кириллович детство, нашу голодную военную жизнь. Завидовал мне, что там, в деревне я не путаюсь в этих грязных делишках.
Женщины убрали со стола, оставив нам только сыр и коньяк. Мы еще несколько раз пригубили ароматный напиток, рассуждая о превратностях жизни, о трудных временах.
– Если хочешь порвать со всем этим – только в рядовые, – Петр Кириллович вдруг зорко заглянул мне в глаза. – Тогда уж ни ты никому, ни тебе ничего! – категорически заявил он.
На следующий день – обычный для приезжих маршрут: Третьяковская галерея, Кремль… К вечеру ноги гудели. Анюта, сославшись на головную боль, сразу легла.
Утром Петр Кириллович готовил завтрак, жена и теща отдыхали, сын куда-то уехал. Анюта помогала ему. За что бы он ни взялся, мне урок. Отчего вода в самоваре вкуснее, чем в чайнике с плиты? Как надо чай заваривать и когда пить? Какое вино полезное, а какое – так себе? Анюта нет-нет да и записывала. Сроду мы этого не знали, хотя дома три шкафа книг.
После завтрака Петр Кириллович повел нас по Москве: мимо метро «Бауманская», в центр, дальше – через Сокольники и домой.
– Что такое консистория, знаешь? – спросил у меня Петр Кириллович возле одного здания. – Теперь это редко кто знает… Тут когда-то с попов да с дьячков взятки брали за место в выгодном приходе, бракоразводные дела решали и всякие такие штуки… Проще говоря, церковная контора. А вот на месте этого дома размещалась тайная канцелярия Шешковского. Слыхал?