27. Гибель Амброза
Ох, и славно же мы вчера оторвались в Керколди! А потом тусняк продолжился в Гленротсе. Дженни просто кипятком писала: забила тучу косяков, да и коки пару дорог засадила. Хотя Гленротс – это, конечно, давным-давно не Файф. В шестидесятые сюда понаехали всякие из Глазго, но даже теперь, хотя живут здесь уже дети их детей, все никак не ассимилируют с местным населением. Вместо этого по Гленротсу шляются и выеживаются настоящие пацаны из Файфа, напустив на себя вид бездельников из большого города и натянув стильные ботинки а-ля футбольные бутсы. Да уж, не каждой революции здесь суждено отстоять свои завоевания. Ну как, например, обломались, пытаясь сохранить местных рыжих белок и защитить их от на-шествия этих серых американских тварей.
А еще, сердцем чую, Том на меня бычится. Кажись, просек, что я тру его наследницу: звонит утром ни свет ни заря, вызывает. Поэтому Кинг отправляется сегодня на выход спозаранок. Дженни обычно ворчит, когда я рано. Но оказалось, что ей надо везти мать в город.
Том дал мне запасной ключ, и в его дом теперь захожу как к себе. Может, думаю, удастся прихватить Дженни да потискать. Хрена с два! Дома ни души, она уже укатила в Эдинбург шататься по магазинам с мамашей и мелкой паршивкой Индиго. Зато меня ждут ключи от машины и записка:
Поехали поуздом. Если хочешь бери машину. Целую, Дж.
Что ж, машина так машина! А свожу-ка я собаку на побережье в наш стильный Аби-Даби*, жара сегодня стоит нехилая. Погодка прямо-таки летняя.
Вода – ни дать ни взять почистили для королевских особ. Куда там мерзкой жиже, которая скапливается в устье Форта. Прозрачно-голубая и спокойная, что твоя выдрессированная сука. Ну, думаю, кому будет хуже, если я возьму, скажем, вот этот вот обрубок ветки да метну в воду. Пусть пес потренируется палку приносить. Да и охладится заодно, вон как язык вывалил. А то неровен час охуеет собачка от жары, да и отхватит какому-нибудь бедолаге полсардельки. А как, не дай бог, мне? Нет, когда в штанах все на месте, тебе и черт не брат. Главное, догнаться, и, считай, любое дело сделано. Но кому ты на хер нужен с половинкой сардельки? Тем более в Файфе?
* Так Джейсон называет Абердур, живописную деревушку на побережье, на юге Файфа. Местная историческая достопримечательность. – Примеч. пер.
У Амброза от жары бока так и ходят. Пожалел я его, короче.
Так вот, поднимаю я длинную, склизкую от тины палку и, раскрутив, швыряю изо всей дурацкой мочи. И глазом моргнуть не успел, а эта псина уже сиганула за палкой в море, только уши над водой появляются. Вот тебе, бля, и утраченные гены ретривера!
Как вспомню, так вздрогну: сволочь Амброз прет за палкой, не оборачиваясь, я зову его, ору так, что глотка разрывается. Ну и… и все, собственно.
И вот стою я на берегу один, как опездал. А краса и гордость бандита-бизнесмена Тома Кахилла, его бойцовый пес, плывет, наверное, кверху лапками, чтоб всплыть со временем в каком-нибудь амстердамском канале!
Так, сначала я отъебал его дочку, а теперь еще и собаку утопил!
У меня сейчас башка треснет. Крутится в ней только одна мысль: никто не видел, как я приехал, никто не видел, как я уехал. Дома у Кахиллов я хозяйничал в одиночестве. Они все отчалили в город рано утром, а Том был на работе. Амброз оставался один, привязанный в садике за домом. Возвращаюсь в Кауденбит, ставлю на место машину Дженни. Собираюсь с духом и звоню Тому на работу.
– Привет, Том. А где собака-то? Прихожу – никого нет, я и слоняюсь, груши околачиваю. Амброз с тобой, что ли?
В ответ тишина, а потом раздается:
– Чего? Нет его здесь, он на цепи, за домом.
– Да нет его там! Девчонки не могли его с собой в Эдинбург забрать?
– С какого хуя? Да неужели… А Дженни нет?
– Да нет, когда я приехал, их уже никого не было. Я вчера поздновато лег, а когда их здесь утром не обнаружил, подумал, что собака с тобой.
Опять тишина.
– Эта дрянючка добралась до Амброза! Наехала, что это я, дескать, ее тупую конягу придушил. Вот и отомстила!
– Эй, не спеши с выводами, – говорю. А у самого очко задергалось. – Ты думаешь, она насчет лошади что-то заподозрила?
– Да хер знает, что вообще у этой неблагодарной твари на уме! – Тут он на секунду замирает, а потом голосом прокурора: – А ну, говори сейчас же!
– Ты чего, Том? Чего разорался-то?
– Признавайся, ты ей задвинул?
– Том, ну разве можно так…
– Не ври, плейбой херов! Я видел ее дневник, – говорит, а потом, спохватившись, добавляет: – О тебе прочитал случайно, искал про лошадь, надо же узнать, что она там думает, правда?