Как только Серджу паркует автомобиль, то присоединяется ко мне и теперь тоже бросает полные надежд взгляды на часы.
— Давид действительно не в курсе? — переспрашивает он. Я качаю головой и дарю ему озорную улыбку, на что он отвечает усмешкой.
— Ты хочешь бросить их обоих в ледяную воду?
— Если это послужит толчком, то да!
— Не думаю, что ты права. Что мне всё ещё немного не понятно…
— В чём причина? — спрашиваю я. — Эти двое просто созданы друг для друга! Ты просто слишком упрям и вспыльчив, чтобы услышать это!
— Разве не все мы иногда слишком умные, чтобы увидеть очевидное? — размышляет он.
— Я — нет! — комментирую я, пожимая плечами.
— Ты? — Серджу громко смеётся и даже вытирает выступившие слёзы.
— Ты, принцесса, самый совершенный пример того, что каждый чувствует себя хорошо, будучи немного наивным!
— Ты слышишь себя? — ворчу я. — В насколько странном мире ты живёшь, если наивность означает что-то хорошее?
— В том же, что и ты, только в отличие от меня ты от своего возможного счастья отказываешься, когда слишком серьезно относишься к жизни!
— Я понятия не имею, о чём ты говоришь, однако это сократило мне время ожидания. Итак, огромное спасибо! — говорю я и целую его в щёку, прежде чем бегу к ограждению терминала.
Ирен полностью оправдывает фамилию Розенберг и поражает своим внешним видом! (прим.переводчика: Розенберг переводится как «розовая гора» или «гора роз»). Черные туфли, черные леггинсы с кружевной отделкой, которые ниже колена облегают её стройные икры, дополняет вызывающе небрежная рубашка, длиной до ягодиц, белый пояс и прическа, а–ля Лара Крофт. Даже Серджу присвистывает после того, как на его вопрос, моя ли это мама, я отвечаю утвердительно.
Однако, когда он локтем толкает меня в ребро и тихо шепчет, что мне срочно необходимо обратиться за модным советом к своей маме, чтобы сделать Люка сговорчивым, я не спорю с этим болтуном.
— Привет, мышонок! — выдыхает мама и три раза целует меня в щёки, а затем указывает пальцем на Серджу и скептически поднимает бровь. — Ванильн …
— Серджу! — мечусь я между ними, нервно улыбаясь.
— Мой лучший друг и постоянный спутник, Серджу! А это моя очаровательная мама.
— Очень приятно, госпожа Розенберг.
— Мы можем перейти на «ты»? — предлагает она с улыбкой. — Ирен, — она протягивает ему руку.
— Могу я выразить восхищение твоими действиями? — спрашивает Серджу, взяв её за руку и склонив голову так, будто мы находимся в пьесе Шекспира. — И комплимент твоей красоте!
— Ох! — вздыхает она. — И почему он не более чем твой лучший друг? — спрашивает мама. — Такие мужчины должны быстро прибираться к рукам!
— Потому что он лучший, и я ни в коем случае не хочу его потерять! — объясняю я. — Теперь идём!
Мама принимает моё приглашение и берет Серджу под руку с кокетливым взглядом «Разве она не прелесть?». Он кивает на безмолвный вопрос и ведет её вперед, в то время как я плетусь за ними, поджав хвост.
— Я иногда мечтаю, чтобы она была нормальным подростком. Прайс такая взрослая, гораздо мудрее меня!
— Она действительно очень часто усложняет жизнь! — слышу я голос моего предателя – друга.
«Тьфу! Это подло, когда мой лучший друг и собственная мать сделали меня предметом обсуждения номер один!»
Внезапно я понимаю, почему чувствую привкус лжи. Только я могу увидеть, что таким поведением Ирен обыгрывает свою нервозность.
То, что она отвлекает внимание от себя и теперь вместе с Серджу потешается над моей персоной, является актерской уловкой. Трюк работает, если хотите скрыть свой страх перед столкновением.
«Так, так!» — думаю я и приближаюсь к ним. — «Ну, разве это не редкое зрелище?»
Несгибаемая и профессиональная Ирен Йехова Розенберг испытывает боязнь сцены! И всё это только потому, что она сегодня снова встретится с тем, кто когда-то был ей небезразличен…
Как только мы садимся в машину и покидаем парковку, моя мама впадает в задумчивое настроение. Мне удаётся, хотя и не очень хорошо, понять по её лицу, что она чувствует. Но я подозреваю, что та меланхолия, которую ощущает каждый странник при возвращении в родные края, остается позади.
Она очень сосредоточена и, конечно, на мои вопросы отвечает односложно.
В это время дня мы попали в две пробки, но все же прибываем на парковку у дома. Я выхожу из машины и вижу картину тысячелетия.
Глубоко дыша, мама наклоняется у машины, потирает ладонями свои бёдра, после чего приседает на корточки. Не хватает только того, чтобы она опустила голову между колен в попытке остановить гипервентиляцию.
Я отправляю Серджу, чтобы он, в случае необходимости, задержал Давида, если тот куда-то пойдёт, и посвящаю себя маленькому комку нервов.
— Мам, всё хорошо? — тихо спрашиваю я и убираю несколько прядей волос с её лица, когда она смотрит на меня.
— Да, да! — отвечает она с невозмутимым выражением лица. — Хм…
— Нет …это значит нет! — говорю я ей как маленькому ребенку.
— Нет — послушно повторяет она, и это заставляет меня улыбнуться.
— Вставай, и пойдём, — прошу я мягко. — Этот шаг ты должна была сделать много лет назад.
— Ты права! Извини, только это так, что я … я …
— Боишься? — заканчиваю я за неё предложение. — Мам, это чувство вполне оправдано. Но не забывай, что я с тобой! Если хочешь, даже возьму тебя за руку.
Её взгляд становится смелее, и, недолго думая, она кивает и берет меня за руку. Точно так же, как брала меня за руку, когда я ещё была ребенком. Лишь с одним отличием: мне тогда выдергивали зуб, ставили прививки или прокалывали уши, она же в отличие от меня, вспоминает время, когда ещё была счастлива.
Была ли я когда-нибудь также взволнована, как сейчас? И вообще моё ли это волнение, или оно исходит от моей мамы?
Во всяком случае я никогда не была счастливее, когда мы достигли двери моего временно дома. Грохот в моей груди на грани сердечного приступа. Кроме того, я чувствую себя так, словно залезаю на слишком крутую гору и с трудом продвигаюсь к самой её вершине.
Все дальнейшие события происходят довольно быстро. Серджу открывает дверь, тянет нас внутрь и проворачивает это так ловко, что Давид сразу видит лицо Ирен, как только выходит из кухни в коридор.
— И…ир…ен? — выдыхает он и налетает на неё, когда она робко кивает. Как кукла она поднимает руку на его талию, в то же время он свою руку кладет ей на затылок.
В этот момент я вспоминаю фразу, которая всплывает в моей голове, и отчего мои глаза наполняются слезами.
«Если бы я не был уродом, то поприветствовал бы тебя именно так!» — сказал Скай.
То, как Давид держит мою маму, напоминает мне о Скае. О том, каким горячим он был, когда целовал меня.
Я взглядом пытаюсь установить зрительный контакт с Серджу, потому что ожидаю увидеть на его лице печаль, похожую на ту, что ношу в своём сердце с того вечера. Но тут я обнаруживаю совершенно восторженный блеск.
Серджу светится, и это окончательно выбивает меня из колеи.
Он такой хороший актер?
Или поцелуй в клубе для него не значит так много, как для меня?