Всё было ложью и обманом?
Возможно, я вообразила, что он испытывает тоже чувство, что и я?
— Как … что … давай сначала… — бормочет Давид и забирает у моей мамы сумку. Этим он стряхивает моё оцепенение, после чего я украдкой вытираю слезы и иду на кухню.
Мои движения, когда я готовлю чай и кофе напоминают моторику недоделанного робота. Тут тоже никакого хорошего утешения, потому что я впервые чувствую, что опозорилась.
Предательские слезы.
Очевидно, моё представление меня подвело.
В конечном счете подтверждается распространенное мнение, что я слепа.
Кто сказал, что я не наивна? Это воплощение безграничной наивности!
— Всё равно! — шепчу я, оттирая чистую чашку щёткой. — Если план работает, то это однозначно того стоит.
Как говорит народная мудрость? Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Мне очень трудно сопротивляться потребности поднять голову и проклясть небеса, потому что ничего не идёт так, как должно! Тем не менее, я намеренно воздерживаюсь от того, чтобы оскорбить подчас реально саркастичного дедулю. Все старания вылетают в трубу. Мне непонятно, почему это превращается в какую-то катастрофу.
Мы уже два часа сидим на кухне и разговариваем о школе и работе. Я чувствую себя как на бизнес-ланче!
На самом деле шок Давида от этой неожиданной встречи давно преодолен, а вот его юмор остается где-то на обочине. Не хватает только, чтобы он к маме обращался на Вы, а в остальном всё присутствует.
Всё по существу, по возможности безличные комплименты.
Прямая осанка.
Умеренный зрительный контакт.
Нулевой контакт кожей.
Серджу тоже выглядит подавленным, потому что у меня, очевидно, на лице написано, что я думаю об этой встрече.
Совершенно ничего!
Я радуюсь, когда вспоминается наша любимая игра, и Давид просит достать карты для нее. Теперь я, наконец, впервые слышу искренний смех, мама признается, что она не играла в Мау-Мау ещё со школьной скамьи.
— Не проблема! — говорит Давид. — Я напомню тебе о том, как мне проигрывать.
— Я никогда не проигрывала. Скорее была жертвой твоих трюков! — восклицает она и решает забрать карты.
Давид строит невинную мину и пожимает плечами.
— Что могу я поделать, если ты постоянно была такой растяпой? Я мог скинуть пол колоды, и ты этого не замечала!
— Ха–ха! — говорит она, пальцем указывая на него и сузив глаза. — Наконец ты признался, что жулик!!!
— Но только тогда, когда играю против тебя, — отвечает он, ухмыляясь и чуть было не показывает ей язык. — Остальные просто лучше следят, вместо того чтобы прямо-таки приглашать меня отправить их на скамейку проигравших!
— Что? Скамейку проигравших, значит? — говорит она и между тем тасует карты. — Давай посмотрим, где ты окажешься совсем скоро.
Этого вполне достаточно, чтобы пробудить амбиции Давида, и мы становимся свидетелями коварной тактики, с помощью которой он одерживает победу.
Давид на самом деле жульничает, но совсем не так, как я подумала в начале.
Каждый раз, прежде чем сбросить карты, он фиксирует на маме взгляд, а она между тем избегает этого интенсивного зрительного контакта, и Давид сбрасывает больше одной карты, которые ему не подходят.
А я слишком увлечена тем, что один мужчина может так сбить с толку мою маму, что ничего не говорила.
Точно так же увлекаеся и Серджу, который долго следит за игрой с подозрением, пока не раздается звонок в дверь.
Мы все застываем и обмениваемся такими взглядами, будто только что обговорили план убийства и теперь боимся ареста.
— Райс? — приподнимается Давид, но задерживается на месте, чтобы увидеть отрицательное качание головой. — Тогда я пойду посмотрю, кто хочет удостоить нас чести в такой поздний час.
При мысли о том, что это может оказаться одна из граций, что обычно посещают Давида в пятницу вечером, у меня во рту пересыхает. Чтобы исправить подобное обстоятельство, я хочу просто сделать глоток своего чая, но это оказывается не очень хорошей идеей, потому что как раз в это мгновение на кухню возвращается Давид, на буксире у которого наш неожиданный посетитель. Это тот самый момент, в который я делаю глоток, давлюсь и падаю замертво.
Нет, конечно, я не совсем мертва, но близка к этому! Моё сердце действительно должно было пропустить несколько ударов, после того как Люк напрямую поражает меня своим взглядом. Чтобы избавиться от неприятного чувства, я должна громко прокашляться, но вместо этого соскальзываю со стула и даже приседаю. Кашель никак не проходит, но никто не спешит похлопать меня по спине, пока…
— Вы будете просто смотреть? — слышу я ругань Люка и, наконец, чувствую так необходимый мне удар между лопатками, который является гарантией того, что я снова могу дышать. — Ты опять? — спрашивает он. Тихо, ласково и, тем не менее, как-то прохладно.
— Хм, — мямлю я и хватаюсь за свою шею, которая теперь горит.
— Вот, ты должна что-то попить. — Серджу протягивает мне свой стакан с водой. Я таращусь на него с тем же скептицизмом, как если бы его содержимое могло быть токсичным, и качаю головой.
— В этом вопросе твой своенравный друг прав! — соглашается с ним Люк, забирает у него стакан и держит его прямо перед моими губами. Не хватает ещё только, чтобы он схватил меня за шею, и это внушает мне …
— Парень, а ты властный! — каркаю я, но всё же делаю глоток и пытаюсь проглотить, прежде чем позволяю себе следующий вздох.
Это уже и так достаточно неловко!
— Что мне поделать с тем, что ты постоянно попадаешь в истории? – спрашивает он, и все, за исключением моей мамы как будто по команде смеются. То есть Давид и, следовательно, Серджу.
Люк в растерянности, поэтому я даже не могу винить его за этот хаос, но злость накрывает меня. Жуткая злость, если быть точной.
Я прекрасно понимаю, почему они смеются, но черта с два присоединюсь к этому «Сравним-ка-мы-пары-Давид-Ирен-и-Люк-Капрайс-а-решит-кто-смешнее-наше-жюри».
Поэтому развернуться и сердито топнуть подходит мне сейчас намного лучше, чем бороться с кем-то. Никогда раньше не была стервозной, но думаю, что иногда мои нервы сбережет то, что я понервирую других.
Непосредственно перед своей комнатой я оказываюсь в ловушке. Думаю, что позади меня Серджу, и в мыслях готовлю фразу, что не считаю его так называемую поддержку дружественной, примеряю подходящее выражение лица и набираю достаточное количество воздуха, чтобы отбарабанить всю тираду до конца. Однако, когда поворачиваюсь, меня парализуют зеленые глаза Люка.
И замолкаю, когда ...
— Ты точно знаешь, что я чувствую, когда его вижу... — и теряю нить.
— Я знаю это? — спрашивает парень тихо и с хорошей дозой любопытства в голосе.
«Черт! Молодец, Прайс! Как на счет того, чтобы в следующий раз сначала смотреть, кто за тобой стоит, а уж потом говорить?»
— Даже если нет, меня это нисколько не интересует! — вывожу я сквозь стиснутые зубы и пытаюсь вытащить свою руку из его хватки.
— Но меня интересует!
— Почему? Ты хочешь постоянно попрекать меня этим, как твой дружок Ёж? Или просто шепнуть Мии, и тем самым разместить это на таблоидах для общественности? Ты достал меня уже со своей сраной техникой кнута и пряника. И знаешь, что? Меня больше не привлекает…