Повисла немая пауза, лишь мое сбивчивое дыхание прирывало тишину.
- Кто тебе этот мальчишка, что ты за него просишь? - вопрос прозвучал, с немалой долей подозрения.
- Студент.
- И только?
- И только, - то что мы с Рыжим дружим, решила не афишировать.
- Хорошо, дам ему испытательный срок, - голос Коршунова звучал столь властно, что мне хотелось забиться под кресло, - Если за месяц меня устроит его кандидатура, то я приму его на свой факультет. А сейчас идите, профессор Туманова, вас ждут студенты.
Так и не посмотрев на него, я молча встала из кресла и уже у самой двери тихо сказала:
- Может вы и сильнее меня, но душа у вас после стольких лет гнилая, как у самого древнего умертвия.
За все время, что я жила в Академии, мне впервые захотелось покинуть ее, воздух здесь теперь, был для меня отравлен запахом одеколона моего нового коллеги.
О аллергие и вылазке на кладбище.
День проходил, как в тумане. После разговора с Коршуновым, настроение опустилось ниже некуда. Внутри буквально все кипело от злобы, хотя почему только внутри. Снаружи видимо тоже, уж больно резко от меня студенты шарахались.
Но злись не злись, а в сложившейся ситуации это не поможет. Так что сосчитав примерно до тысячи триста семидесяти одного, мое возмущение, постепенно, сошло на нет.
Любимые практические занятия и четыре пары у старших курсов настроения не приподняли. Студенты, как-то странно на меня смотрели и перешептывались. Видимо новость, о нашем шоу со мной и Истребителем в главной роли, разлетелось по всей Академии.
Несколько особо настойчивых подходили ко мне и так ненавязчиво интересовались, все ли хорошо и как у меня обстоят дела с новым деканом. Ответом им был хмурый взгляд и дополнительное задание, в качестве реферата на тему "Является ли любопытство, фактором приближения смерти?" Старшие курсы глупыми не были и с вопросами лезть перестали.
После оканчания урока, когда за последним студентом закрылась дверь аудитории, я сидя за своим столом, устало опустила голову на сложенные руки. Ноги под столом скинули обувь, от чего из груди непроизвольно вырвался стон блаженства.
Как же я устала... Не помню, когда посдедний раз на меня сваливалось столько нервотрепки. Хуже наверное было только тогда, когда меня, по неопытности, попросили помочь с документацией отдела по снабжению рабочим материалом для Истребителей, помнится тогда я неделю не спала, а моими единственными собеседниками были перо, бумага и амулет счета. Тогда, я в полной мере возненавидела три вещи: хозучет, Истребителей и шибко умных людей, которые перекидывают свою работу на новичков.
Вот ведь жили и не тужили, нет приехал же этот... Коршунов. Правила свои устанавливает, Воскресителей пугает, мне хамит, даже Сизого зашугал, что тот ему и слова поперек не скажет. Нет, однозначно мой соучитель, был бы гораздо лучше в роли подручного мертвяка.
Последний раз пожаловавшись самой себе на свою тяжелую долю, мысленно врезала себе затрещину и приказала не ныть. Если я упаду духом, кто поддержит моих ребят? Конечно Кровожадная тоже заступится за свой родной факультет, да только к сожалению из-за возраста хватка у нее уже не та. Противопоставить, что-нибудь стоящее Коршунову, она вряд ли сможет.
От мыслей меня отвлекло то что по моему ушку проводили чем-то мягким и бархатистым. Подняв взгляд от стола я увидела черный переливающийся бликами на солнце, один из хвостов Рисы. Питомица сидела возле стола не отрывая от меня изумрудных глаз.
- Привет, красавица, - моя рука прошлась по ее макушке.
Пантера смежила веки и принялась мурлыкать, требуя еще больше ласки. Но длилась эта минутка спокойствия не долго. Риса стряхнула руку и пошла рыться в моей сумке.
- Эй, Ри, ты чего? Вот если только ты ее порвешь, я из тебя новую сошью.
От сумки раздалось лишь насмешливое пофыркивание. После двух минут борьбы с моей авоськой, Риса гордо подняв, два хвоста, трубой, подошла и, из пасти, вложила в мои руки ритуальный кинжал. Пусть сейчас он и был немного слюнявый, зато по-прежнему прекрасен. С изогнутым, напоминающим коготь, лезвием и костяной рукояткой, украшенной черным агатом и рунами из лунного серебра. Его подарил мне отец на мое двенадцатилетие. И в тот день по нашему дому разнеслось два крика. Радостный, полный счастья - мой и мамин, полный ужаса и возмущения.
Пальцы, с благоговейным трепетом, прошлись по шершавой рукояти и холодному, глаткому лезвию моего инструмента. Оружием назвать это произведение искусства, язык не поворачивался.