Будущий беспристрастный историк разберется во всем сцеплении вольных или невольных ошибок, явлений, пробелов, неудач, действий, скрытых намерений, движущих побуждений, — и воздаст коемуждо по делом его.
Арк. Яхонтов
Франция.
9 Февраля 1926 года.
{15}
ЗАСЕДАНИЕ 16 ИЮЛЯ 1915 ГОДА.
«Считаю своим гражданским и служебным долгом заявить Совету Министров, что отечество в опасности».
Так, в заседании Совета Министров 16 Июля 1915 года, приступил генерал Поливанов к своему очередному докладу о положении на фронте. В голосе его чувствовалось что-то повышенно-резкое. Присущая ему некоторая театральность речи и обычно заметное стремление влиять на слушателя образностью выражений стушевывались на этот раз потрясающим значением произнесенных слов.
Воцарилось томительное молчание. Наступившая тишина казалась невыносимой, бесконечной. А между тем ни для кого не была тайною та чрезвычайно тяжелая, почти беспросветная обстановка, в которой очутилась наша армия под упорным давлением немцев. За последнее время в Совете Министров неоднократно, с возраставшею тревогою, говорили о грозном обороте военных событий. Но с такою яркостью обрисовки надвинувшейся беды до сих пор никто не выступал перед правительством. Из Ставки шли запоздалые сухие официальные сообщения, поддерживались надежды на не сегодня-завтра возобновляющееся наступление.
Ни Верховный Главнокомандующий, ни Начальник его Штаба не находили нужным освещать перед Советом Министров истинное положение, заблаговременно предупредить о надвигающейся катастрофе. Поэтому заявление Военного Министра и показалось чуть ли но взрывом бомбы.
Когда прошла первая минута, когда охватившее всех нервное напряжение немного ослабло. Председатель Совета Министров И. Л. Горемыкин обратился к А. А. Поливанову с просьбою объяснить, на чем он строит столь мрачное заключение.
Военный Министр в общих чертах нарисовал картину фронта, оговорившись, что приводимые им сведения представляются, вероятно, устаревшими, так как, во-первых, наше отступление развивается с возрастающею быстротою, во многих случаях принимающею характер чуть ли не панического бегства, и, во-вторых, Ставка Верховного Главнокомандующего не сообщает Главе военного ведомства никаких данных о положении на боевой линии. Военному Министру приходится судить об этом положении на основании доходящих непосредственно в Петербург донесений нашей контрразведки о передвижениях в неприятельском лагере. Во всяком случае для каждого, мало-мальски знакомого с военным делом, человека ясно, что приближаются моменты решающие для всей войны. Пользуясь огромным преобладанием артиллерии и неисчерпаемыми запасами снарядов, немцы заставляют нас отступать одним артиллерийским огнем. Тогда как они стреляют из орудий чуть ли не по одиночкам, наши батареи вынуждены молчать даже во время серьезных столкновений.
Благодаря этому, обладая возможностью не пускать в дело пехотные массы, неприятель почти не несет потерь, тогда как у нас люди гибнут тысячами. Естественно, что с каждым днем наш отпор слабеет, а вражеский натиск усиливается. Где ждать остановки отступления— Богу ведомо. Сейчас в движении неприятеля все более обнаруживается три {16} главнейших направления: на Петербург, на Москву и на Киев... В слагающейся обстановка нельзя предвидеть, чем и как удастся нам противодействовать развитию этого движения. Войска несомненно утомлены бесконечными поражениями и отступлениями. Вера в конечный успех и в вождей подорвана. Заметны все более грозные признаки надвигающейся деморализации. Учащаются случаи дезертирства и добровольной сдачи в плен. Да и трудно ждать порыва и самоотвержения от людей, вливаемых в боевую линию безоружными с приказом подбирать винтовки убитых товарищей...
«Но — продолжал Военный Министр — на темном фоне, материального, численного и нравственного расстройства армии есть еще одно явление, которое особенно чревато последствиями и о котором больше нельзя умалчивать. В Ставке Верховного Главнокомандующего наблюдается растущая растерянность. Она тоже охватывается убийственною психологиею отступления и готовится к отходу вглубь страны, на новое место. Назад, назад и назад — только и слышно оттуда. В действиях и распоряжениях не видно никакой системы, никакого плана. Ни одного смело задуманного маневра, ни одной попытки использовать ошибки зарвавшегося врага. И вместе с тем Ставка продолжает ревниво охранять свою власть и прерогативы. Среди разрастающейся катастрофы она даже не считает нужным посоветоваться с ближайшими сотрудниками. Не только командующие армиями, но даже главнокомандующие фронтами ни разу не были призваны в Ставку для совместного доклада о положении, о возможном исхода из затруднения, о способах дальнейшей борьбы.