Вскоре обнаружилось неприятное обстоятельство: уволенные, которые были вынуждены подчиниться, оказались правы, гувернантка ждала ребенка.
Парень все отрицал.
Гувернантка, уже не столь молодая, но сохранявшая девическое удивленное лицо, стояла перед дедом, который, беспомощный, как никогда, не мог поднять на нее глаза. Ситуация складывалась воистину скандальная. По отношению к хозяйке, плакавшей, словно это она ждала ребенка, и, должно быть, упрекнувшей гувернантку, та вдруг стала вести себя с полным бесстыдством. Она только ухмылялась, когда хозяйка принималась говорить. Гувернантка заявила, что случившееся — ее дело, и именно это было, в сущности, самым возмутительным. При встрече с дедом она, конечно, была совершенно другой. Она созналась во всем, прежде чем он начал спрашивать. Отказавшись сесть в кресло, она продолжала стоять. Чтобы избежать сцены суда над падшей женщиной, деду также пришлось стоять. Он не был ханжой, святошей, и малодушием совсем не страдал, однако добродетель для него кое-что да значила, и он просто не мог понять, как девушка, женщина, познавшая счастье настоящего воспитания, могла опуститься до подобного типа. Такое пренебрежение вкусом, здравой гордостью в отношении собственного тела оставалось для него загадкой. Она уже тогда проявила заметную странность. Похоже, что она понимала все, была согласна с тем, что падшая женщина заслуживает увольнения, но в то же время выглядела так, будто ее это не касается. Потом гувернантка вдруг заговорила. Что-то в ней надломилось. Однако все, что она пыталась сказать, оставалось бессвязным, а ведь она была, наряду с дедом, самым умным человеком в доме, не исключая и гостей. Время от времени он искоса поглядывал на нее, в основном же его интересовало, что теперь делать. В том-то и вопрос, подтвердила она и нахмурила лоб. Денег у нее не было, а помощник мясника, которому исполнился двадцать один год, жениться на ней, естественно, не собирался… Гувернантка снова заговорила, и поскольку она помнила Россию, Россию царского времени, то возложила надежду на эту страну. О, она знала людей России, немцев и русских, которые, как она выражалась, жили так, что не нуждались в чужих рекомендациях. Когда ей напомнили, сколько времени прошло с тех пор, она внимательно выслушала и в то же время пропустила все мимо ушей. Она слышала скрип снега под полозьями саней, вой волков, слышала море, выбрасывающее на берег больших мертвых рыб, и много других вещей, о которых она часто рассказывала мальчикам, каждую историю по нескольку раз. Она слышала ветер в степи, в безбрежном просторе. Она слышала течение ночной Волги, озаренной луной. Одни цари сменяли других, но страна была бесконечна, а реки текли не переставая. Кто познал Россию? Она слышала глухой топот копыт по заснеженной земле, звонкий разлом льда, повизгиванье полозьев. На Пасху люди вдоль улицы встают на колени, горят свечи, батюшки освящают куличи. Кто из вас видел все это? Она слышала лето на пылающих полях, крик осла, постукивание колодезного ворота. Они выбегали, женщины и дети, нагие, прямо в прибой, под удары волн, бурлящих пеной, в голубой водоворот. По вечерам прислуга пела на заднем дворе. Она слышала бессонную ширь над ночным морем, гудки тонувшего турецкого парохода…