Мальчишкой я часто приезжал в Сухуми на летние каникулы. Учился у него ремеслам — столярному и слесарному, в которых дядя Митя изрядно преуспел. Помогал ему на горной пасеке, находившейся в пятидесяти километрах от города. А поскольку никакой другой литературы, кроме церковных книг, на пасеке не было, их я и читал в свободное время.
Затворничество в горах мне было не по душе. Хотелось в город — к друзьям, к морю.
Однажды не выдержал, попросил дядю отпустить меня в Сухуми хотя бы на неделю. А он то ли в шутку, то ли серьезно поставил мне условие: «Вот выучишь эту молитву, — показывает мне три листа из книги, — выучишь и поедешь…» Сказал это, не отрываясь от работы, видимо, в полной уверенности, что его задание покажется мне невыполнимым.
Проходит час, может, два. Я подхожу и сообщаю: «Готов!..» Дядя Митя даже головы не поднял, делал бочонок для меда, говорит: «Ну давай, рассказывай». Я без запинки произношу молитву наизусть, но он этого не видит, думает, читаю с листа. Требует: «А теперь закрой книжку и перескажи своими словами». А у меня нет никакой книжки. Он поднимает голову, видит это и кричит соседу: «Иван Григорьевич, иди скорее сюда!»
Прибегает встревоженный сосед: «Что случилось?» — «Ты помнишь, я ему сказал, чтобы он выучил молитву?» — «Да, помню», — соглашается Иван Григорьевич. — «Посмотри, а он уже все знает…» — «Не может этого быть! — сомневается сосед — Садись, рассказывай…» И я снова прочитал текст наизусть без единой ошибки. Эта история еще долгие годы приводила дядю Митю в восторг: «Ну и память у Толика!..»
Конечно, я был тут же отпущен к морю.
Память у меня, действительно, неплохая, но библейские сюжеты и колючие, ежевичные заросли церковнославянских букв в религиозных книгах в ту пору никак не занимали меня. Я тактично относился к дядиной вере, ничуть при этом не сомневаясь, что дядя Митя и моя мама искренне заблуждаются, когда молятся и уповают на призрачные небесные силы. Как пионер и комсомолец, я был непреклонен в своем атеизме. «Никакого Бога нет»» — однажды сказал я маме довольно бесцеремонно.
Она не стала меня разубеждать. Только произнесла в ответ очень мудрые слова, которые запомнились мне на всю жизнь: «Сынок, никогда и никому не говори, что Бога нет. Ты можешь не молиться, можешь не креститься, можешь не ходить в церковь, но никогда не говори, что Бога нет… В душе ты все равно верь и надейся. Бог помогает тебе во всякую минуту. Придет день, когда ты сможешь это понять…»
Может быть, потому, что это были слова матери или оттого, что во мне, как во всяком человеке, хранится вековая память нашего христианского народа, я ощущаю это присутствие великой, чистой, непознаваемой силы, которую я называю Богом и в которую уже давно искренне верю.
Верю и в то, что и сам я храним этой силой. Как иначе объяснить, что, пройдя через многие испытания, я не опустился, не запил и не упал духом. Видно, мой ангел-хранитель был всегда рядом, не бросал в трудную минуту.
Говорят, что на войне неверующих людей не бывает.
В январе 1995 года, в Чечне, в самые трудные дни противостояния федеральных сил с боевиками незаконных вооруженных формирований, когда шли кровопролитные бои и даже мне, генералу, приходилось прорываться на БТРе сквозь огонь неприятельских гранатометчиков, со мной захотел встретиться священник Русской Православной Церкви. Видимо, невысокого духовного сана, щуплый, пожилой человек с усталым лицом.
Я охотно откликнулся на это пожелание. Думал, чего-нибудь попросит или станет за кого-то ходатайствовать. Оказалось, что нет. Держит в руках маленькую иконку и говорит: «Товарищ генерал, я принес вам икону святого мученика Анатолия. Хочу, чтобы носили ее с собой». Еще протянул он мне молитву на синей ленте с тиснеными золотыми буквами.
С благодарностью я принял из его рук икону, положил молитву во внутренний карман кителя и твердо пообещал: «Да, я буду носить эту молитву!» Вспомнил, что рассказывала и мама об этой молитве — «Живый в помощи», — которую зашивали в пояс, в одежду солдатам, уходящим на войну. Было такое чувство, что этот священник вовремя был послан ко мне. Как раз тогда, когда нужно было задуматься о своем месте на этой войне. Посреди крови и боли легко ожесточиться, опуститься до мщения. А мне было сказано: «Береги душу! Помни о душе!»
После окончания школы твердо решил поступать в военное училище. Честно говоря, все равно, в какое, лишь бы стать офицером. Тут как знак свыше. Сказали бы: «Будешь летчиком! Будешь танкистом!», немедленно бы согласился. И что удивительно, скорей всего преуспел бы в этих военных профессиях. Во всяком случае выучился бы не хуже других.