– Что ты видишь?
Мне нужно дать этому название?
– Это и есть "ничего". Когда-то у нас была салфетка. Отдельно от всего. Сопли. Грязь на подошве и соль. Теперь же мы всё перемешали и получили форму, не имеющую смысла. Смотри на мою шею. На одном и том же участке кожи набиты несколько изображений. Богомол, туз, роза, скорпион.
Эм…
– Не ищи логики. Когда разглядывал в первый раз, что увидел?
Говорю, что мне померещились змея, проволока и какой-то иероглиф.
Дэл ухмыльнулся.
– А теперь ешь свои вафли и думай, почему тебе показалось то, что показалось. И почему то, что существует само по себе, в комбинации становится ничем. Как только доберёшься до кофе, мы приступим к обсуждению контракта и твоих обязанностей. Ты мне нравишься. Или нет. Или заткнись и жуй свои вафли.
Вот такой человек этот Дэл Симмонс. Мы знакомы не больше часа, а я уже увяз в его философии. И оскорблениях. Но складывается впечатление, что мы понимаем друг друга.
Я есть нечто сущее.
Мои родители. Всех нас объединяла семья. Но если мы находим потаённый смысл в её создании, почему со временем она исчезает? Ты умираешь, умирают и дети. Бракоразводный процесс – инструмент, который возводит институт семьи на пьедестал. А может, смысл в чём-то бессмертном?
Но нет ничего, что бы не исчезало.
Став комбинацией, наша семья в итоге превратилась в "ничто". Здесь я согласен с Дэлом.
Нет ничего более нужного, чем что-либо временное. Сиюминутные родственники.
Если ты скрепил союз, сыграв свадьбу, знай – ничего не изменилось. Ты по-прежнему одинок. Только платишь за коммунальные услуги пятьдесят на пятьдесят. У тебя есть ребенок, который через несколько лет в угоду сверстникам будет говорить, что ненавидит своих родителей, обручальное кольцо – три грамма драгоценного метала низкой пробы.
Штамп в паспорте – чернильное пятно.
Клятва? Набор слов. Ты каждый день обещаешь себе бросить курить, но не бросаешь. Очнувшись не самым прекрасным утром, ты даёшь себе слово, что больше не будешь пить.
Но проходит головная боль, и ты уже открываешь новую тару.
Семья – наркотик, на который нас посадили, чтобы оправдать занятия сексом.
Мы – семьеголики. Поколение людей, стыдящихся своего одиночества.
А я хочу трахать этих Эмили в исповедальнях.
– Эй, очнись, ты уже пальцем свой кофе мешаешь.
Говорю, что задумался. Почему бы нам не приступить?
– Поехали. Но сначала я расскажу о своей сестре. Тебе не придётся корчить из себя родственника. Будешь любовником. Всё не так просто, парень.
3
Впервые с момента нашей встречи у Дэла изменилось выражение лица. Пропал надменный оскал. Безучастность сменилась неприкрытым желанием быть услышанным.
Я спросил у него, есть ли справка, подтверждающая отсутствие венерических заболеваний у его сестры.
В ответ же крепко получил по щеке.
– Ещё хоть один такой вопрос, и твоим любовником стану я, парень. Думай, что говоришь.
Думать, что говорю. А ты, спрашиваю, когда проявляешь явное неуважение ко мне, думаешь, что тебе сказать?
– Кажется, я сообщил, что мне насрать, как тебя зовут. Что у тебя хилое рукопожатие. Да, так здороваются девчонки. У тебя разило изо рта. В тех местах, откуда приходят ребята вроде меня, это называют "правдой", кретин.
И вновь – шах и мат.
Эндшпиль.
Я снова вынужден с ним согласиться. Всё, что воспринимается нами как агрессия или же элементарное неуважение, на поверку оказывается правдой. Той самой информацией, которую мы не хотим слышать.
Я – концентрированное недоверие.
Факты кажутся оскорблениями, ведь ты тщательно скрываешь то, что может тебя изобличить. Правда в силах развеять любой, даже самый крутой образ. Такая мелочь, как констатация зловонного дыхания, например. Мне страшно вспоминать Оскара Де Ла Хойю в чулках. Золотой, блядь, мальчик в коксе и женских шмотках.
Что ты чувствуешь, когда говоришь правду?
И сколько причин, чтобы солгать?
Гитлер утверждал, будто в средние века евреи занимались ритуальными убийствами христианских детей и использовали их кровь для приготовления хлеба, который едят на Пасху.
Греки соорудили огромного деревянного коня, заверив троянцев в том, что это подарок. Чем дело закончилось, мы знаем.
История учит тебя быть осмотрительным.
– Видимо, ты со мной согласен.
Очевидно.
– Ладно, слушай. Мою сестру зовут Каталина. Ей двадцать шесть и она находится на лечении в психиатрической клинике на Лоуэлл-Роуд. Она там лет семь уже прохлаждается.