В это время в горницу вошла хозяйка.
-- Ну што, как жена-то? -- спросила она ласково, спуская с головы платок.
-- Что! -- махнув уныло рукою, ответил Сусликов: -- совсем плоха!
-- Анфису позвать бы тебе, а не доктора. -- наставительно сказала хозяйка: -- доктор супротив ее и вниманья не стоит... Теперь эта Анфиса...
-- Замолола! -- грубо перебил ее Аверьян: -- собери-ка вот на двоих щей, да хлеба, да пошли с Никитой!
Сусликов робко выскользнул из двери и осторожно стал подниматься к себе. Горечь его положения все усиливалась.
-- Последнее ограбили, -- сказал он Антону, войдя в комнату. -- За снег взял!
-- С кого и драть? -- ответил Антон: -- жрать-то дадут?
-- Пришлет! Ироды окаянные... и подвел же этот Кусков! -- вздохнул Сусликов, присаживаясь возле Ольги. -- За первый сорт!..
Никита с шумом распахнул дверь и внес большую деревянную чашку щей с краюхою хлеба.
-- Дверь-то запахни!
-- Ништо.
-- Тут с одной двери смерть придет, -- с горечью сказал Сусликов и, взяв свое пальто, бережно окутал им ноги Ольги.
Антон с жадностью приник к чашке со щами.
-- Иди, что ли! -- позвал он Сусликова.
Она ели молча, торопливо, громко чавкая губами. В комнату уже заползли вечерние сумерки. Кошка проснулась и с жалобным мяуканьем стала тереться у ног Семена.
-- Ишь тварь, проголодалась! -- прошептал он, подставляя ей чашку с остатками щей.
-- Что же делать будем? -- уныло спросил Антон.
Сусликов вздохнул.
-- Хоть умри!
-- Доктор-то что же?
-- Что доктор? Гольтепа какая-то! -- одно теперь! -- через минуту произнес Сусликов: -- тут вот трактир есть. Туда сходить!
-- Кто пойдет-то? Я боюсь!
-- Чего?
-- А как накостыляют?
-- Что ж -- боишься, так я пойду. Мои вина. Эх, Ольга бы поправилась! -- сказал Сусликов с тоскою.
В комнате наступила тишина, Сумерки наполонили комнату и среди них только смутно рисовались силуэты трех ее обитателей.
Антон с Сусликовым задремали, но Сусликов дремал недолго. Мрачные мысли не девали ему покоя и через полчаса он встрепенулся. Он встал со стула в разбудил Антона.
-- Ты, братец, уж пожалуйста, -- проговорил он: -- присмотри за ней-то!
-- Идешь, что ли?
-- Надо!
Он подошел к Ольге и осторожно стал снимать с ее ног свое пальто. Ольга застонала.
-- Что больно, милая, а? Что с тобою? -- зашептал он тревожно, наклоняясь над воспаленным лицом Ольги и не видя его. Ольга не отвечала. Сусликов несколько мгновений прислушивался к ее хриплому дыханию.
-- Помоги ей Бог! -- прошептал он набожно и тихо поцеловал ее горячий лоб, -- Ну, я пойду!
-- Иди! -- ответил Антон: -- да скажи, чтобы Никита снегу принес. Опять, лампу заправить. Керосину нету.
Сусликов вышел из комнаты и спустился на двор. У крыльца он встретил Никиту.
-- Снегу, Никитушка, -- проговорил он ласково, отдавая последнюю серебряную монету: -- да керосину купи!
Никита взял деньги и, идя по двору рядом с Сусликовым, горячо заговорил:
-- Хозяин, возьми меня к себе! Я тебе как пес сослужу! Мне ваше дело страсть нравится! А тут што! Руби дрова, убирай лошадь, вози навоз. Что, возьмешь что ли?
Никита жадным взором впился в лицо Сусликову.
-- Что ты? Али белены объелся? -- сказал он с горечью: -- или ты не видишь житья нашего? Собаке лучше живется! Мы и холодаем, и голодаем, нас всякий обидеть может. С чего ты?
-- Возьми, Христа ради! -- просил Никита.
-- Ладно, там увидим! -- ответил уклончиво Сусликов: -- а теперь спроворь снегу, да керосину!
Никита оживился.
-- Я тебе во как услужу, хозяин! -- воскликнул он восторженно и бросился в глубину двора достать с ледника снегу.
XI.
Сусликов вышел на улицу. Вечерняя мгла окружила его со всех сторон, порывистый ветер с воем пронесся мимо, обрызгав его каплями холодного дождя, и этот дождь, ветер и мгла напомнили Сусликову его въезд в этот проклятый город.
Обиды, унижения, страх не заработать ни гроша, болезнь Ольги -- все мысли об этом сразу легли на душу Сусликова и заставили его согнуться под их тяжестью.
На сердце у него была та же непроглядная тьма и грустные мысли напоминали собою жалобный стон ветра, но Сусликов, несмотря на это, бодро шел на тускло мерцающий свет шести окон в противоположном конце улицы.
Эти освещенные шесть окон принадлежали единственному кабаку-трактиру под красной вывеской с приветливым воззванием: "зайди, дружок!"
Это воззвание очевидно не было обращено к Сусликову и вообще к людям, находящимся в его положении, но Сусликов все же решительно взялся за ручку покосившейся двери, с красной занавескою за стеклом, и быстро распахнул ее.
Дверь с пронзительным скрипом повернулась на петлях и раскрыла внутреннее помещение гостеприимного кабака.