— Лучше и то и другое. — Анна Павловна кокетливо засмеялась.
— Завалился ваш Николаев. Доигрались! И меня под удар ставите. — Амиров смотрел в упор. Он наклонился к уху Анны Павловны, торопливо пошептал ей что-то, отчего лицо и даже шея пошли у нее пятнами. Однако она нашла в себе силы улыбнуться, сказала вполне непринужденно:
— Ну, Николай Амирович, вы-то ведь, как жена Цезаря, вне подозрения…
Амиров исчез, не дожидаясь возвращения галантного Анвара Захаровича.
Глава семнадцатая
1
В воскресенье, рано утром, сразу после кормления лошадей, Амиров в выходной тройке и при галстуке-бабочке отправился в Кисловодский цирк.
Цирк был пуст, но не бездеятелен — как и ипподром на рассвете. Лают собаки, орет осел. Кто-то из оркестрантов монотонно и заунывно дудит в трубу, под куполом звякают лонжами гимнасты, электрики проверяют звонок, одна уборщица громыхает ведрами, вторая на верхних рядах амфитеатра хлопает сиденьями. Все звуки подавляет разноголосый лай: на манеже Анна Павловна и Виолетта с собачками.
— Проси, проси! — наставляет Анна Павловна беленького глупого песика, тот стоит на задних лапках, а передние тянет к дрессировщице. — Сальто, Мальчик, сальто! Браво! Молодец! На место, а ну, на место! На место, на место! На место!.. Уголек, Уголек, ах ты, мой хорошенький! Сейчас играть будем. Оф, оф!.. Сидеть, сидеть! Сидеть-сидеть-сидеть! Сидеть-сидеть! Сидеть!
Амиров устроился в первом ряду, как зритель. Анна Павловна, проходя мимо, обронила:
— Плохо, Николай Амирович, плохо, очень плохо! — Заметив, как дрогнуло тяжелое полотно форганга, бдительно сменила тему: — Как видите, я работаю без плетки, никакого битья. Собаку нельзя заставить делать что-то насильно, она должна понять свою задачу. Вот почему мои отношения с животными основаны на этическом чувстве. Действую исключительно на вкусовых приманочках — кусочек печенья, вареного мяса, и у меня собаки идут не как на работу, а как на игру, это ведь разное дело, не так ли? — Говоря это, Анна Павловна не отводила напряженного взгляда от занавеса, и когда из-за него выбралась наконец полная пожилая женщина, успокоилась: — Извините, Николай Амирович, я только несколько секунд. — И уже к вошедшей: — Ну что, будут униформисты?
— Униформы нету, на представления не хватает, не то что на репетиции, — объяснила вошедшая служащая цирка. — Доложила об этом директору…
— А он что?
— Он у нас насчет этого с большой хладнокровностью. «Нету», говорит, и, говорит, «негде взять».
— Хорошо… В смысле плохо. Идите, а то собачки нервничают.
Когда сотрудница скрылась за форгангом, Анна Павловна продолжала для Амирова:
— Плохо. Боюсь, вбил Милашевский себе в голову идею: вывести на чистую воду всю тотошку, всю — представляете? Это и меня, значит?
Больших усилий воли стоило Амирову не разразиться привычной бранью, но он сумел сдержать себя, сказал с непринужденной и даже высокомерной усмешкой:
— Шутник-покойник — умер во вторник, а в среду встал и лошадь украл. Мда-а, так что же у него в дурной голове?
— Многого узнать не удалось, только кое-что. Я боялась особенно-то Анвара расспрашивать.
— Короче: что именно?
— Ну, как-то Саша сказал: «Смотрю я на братьев Бочкаловых — такие добрые, простодушные ребята. И неужели же они вырастут плутами и негодяями, вроде Зяблика, Какикавы?» Извините, Николай Амирович, он, чудак, тут же и ваше имя почему-то приплел… Правда, уважительно. — Разговаривая с Амировым, Анна Павловна не переставала помогать Виолетте руководить собачками: — Алле, алле… Оф… Вальс… Браво, Шустрик! Оф, оф алле!.. И лошадей, говорит, жалко: игра в тотализаторе, он считает, мешает выявлению истинных талантов среди лошадей и жокеев. Проедусь, говорит, по колесам тотошников, будут меня помнить, «Проехаться по колесам» — это ваше специфическое выражение, да?
— Да, да, но меня интересует, что он думает конкретно предпринять, что уже предпринял?
— Завел, Анвар говорит, специальные досье на каждого, причастного к тотошке… Молодец, Уголек, ай умница! Ко мне! Теперь домой! Браво, браво, ребятки! Домой!
— Все мне ясно! — Амиров величественным жестом руки отпустил Анну Павловну и с прежней невозмутимостью стал наблюдать за возней собачек. Ему действительно все стало ясно (это как он сам считал). Он решил, что Саша Милашевский — обыкновенный дешевый шантажист: собрал досье и теперь, по-видимому, попросит в обмен на него продать ему лошадь в какой-нибудь выгодной для его игры скачке.