– Ты просил прощения в прошлом году и будешь просить в будущем. Что, так принято у вас в Бюро, а? Все время просить прощения? Сегодня у нас на ужин твои любимые кабачки.
– Ты же знаешь, если бы у меня была возможность выбора, я бы не стал тебя опять расстраивать.
– Да какая разница? Иди умойся. Через минуту садимся за стол.
– Я не буду ужинать. Спешу.
Миссис Блэйк сгребла его столовый прибор и выскочила на кухню. Блэйк последовал за ней. Она плакала.
– Уходи! Просто уходи, и все, – всхлипывала она. – Тебе надо идти, вот и иди.
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Ну и что? Уходи, убирайся!
Он попытался поцеловать ее, но она увернулась. Всю жизнь она будет вспоминать, как не разрешила ему поцеловать себя в последний раз.
Когда Блэйк вернулся в управление, он понял свою первую ошибку. В смежном со спальней кабинете сидели и разговаривали два агента.
– Она там, внутри, – бросил один из них и добавил, закатывая к потолку глаза: – На этот раз нам досталось нечто неповторимое.
– Сколько времени она уже там? Ужинала?
– Она говорит, что есть необязательно. Еда – это эгоизм.
– Вы проверяли, как она там?
– Час назад. Она говорит, что не понимает, почему ее держат под стражей, раз она ничего не совершила. Лично я предпочел бы вообще не иметь дела с современной молодежью.
– Вы должны были быть с ней рядом, – сказал Блэйк и угрюмо прошел в комнату. Там было темно.
Блэйк включил свет.
– Черт! – вырвалось у него.
С подлокотника кресла свисали длинные рыжие волосы. Со спинки свешивались юные белые ножки. Грудь казалась неподвижной. Никаких признаков дыхания. Свободная пятнистая майка не двигалась.
Блэйк бросился к бездыханному телу и припал ухом к груди. Бьется ли сердце? Да. Сердцебиение отчетливое.
– Потрахаемся? – послышался слабый голос.
Блэйк ощутил его щекой.
Он поднялся с колен. Зрачки ее светло-голубых глаз были размером с булавочную головку. Бледно-розовые губы растянулись в едва заметной глуповатой улыбке.
– Трахнемся? – повторила она.
– Мисс Стоунер, что с вами?
– Улет. Я уехала в горы. Я – в горах. На горе. Я лечу. Улетаю.
– У мисс Стоунер была какая-нибудь сумка? – спросил Билл агентов.
– Да, Билл. Нечто вроде сумочки.
– Поройтесь там и найдите таблетки.
Билл наблюдал, как девушка пыталась сфокусировать взгляд.
– Никаких таблеток, – откликнулся один из агентов.
– Я обыщу ее сам. Заходите сюда, – сказал Блэйк, которому нужен был свидетель на случай, если девчонка заявит впоследствии, что с ней обошлись неподобающим образом.
На ней были потертые джинсы в обтяжку. Блэйк похлопал по карманам и нащупал маленький пузырек.
Когда он сунул за ним руку, она пробормотала:
– Ага, хочешь погладить? Это хорошо. Я люблю сначала поиграть.
В пузырьке оказалось нечто похожее на маленькие желтые таблетки аспирина.
– Мескалин? – спросил Блэйк.
– Нет, спасибо, я и так балдею, – отозвалась Викки Стоунер.
– Она ваша, – сказал один из агентов.
– Она наша, – поправил Блэйк. – Я хочу, чтобы с ней рядом всегда были двое. Неотлучно.
Блэйк посмотрел на часы. Сегодня вечером в Вашингтон они не полетят. Он не собирался тащить ее на самолет в таком состоянии. Блэйк и двое агентов просидели с ней всю ночь. Незадолго до рассвета она расплакалась, а затем, снова закрыв глаза, погрузилась в сон. Проснувшись, она оказалась страшно голодной и потребовала три «супербургера», двойную порцию жареной картошки, «Кока-колу» и молочный коктейль.
После остановки в «Макдональдсе» она попросила, чтобы ее отвезли в табачно-кондитерский магазинчик. Она сказала, что ей хочется шоколадный батончик и что без него она просто умрет. Блэйку показалось, что она слишком долго задержалась в магазине, и он было направился внутрь, но столкнулся с ней в дверях.
– Мне кое-что надо было, – пояснила она, так и не сказав, что же именно.
Блэйк обратил внимание, что никакого шоколадного батончика у нее в руках не было.
Они уже подъезжали к аэропорту, когда Викки включила радио и накручивала ручку настройки до тех пор, пока из динамиков не донесся тяжелый ритм и какие-то странные звуки, напоминающие радиопомехи. В тексте «песни» содержалась, судя по всему, сильная неудовлетворенность действительностью и потребность в ком-то, как понял Блэйк – в сексуальном партнере.
Викки Стоунер кивала головой в такт музыке, а когда начались новости, закрыла глаза.
В новостях главным образом говорилось о том, что прошлой ночью произошла авиакатастрофа. Самолет, совершавший рейс Лос-Анджелес – Вашингтон, разбился в Скалистых горах. По сообщениям очевидцев, это случилось из-за взрыва в хвостовом отсеке. Погибло около сотни человек.
Блэйк подал знак, и идущая впереди машина остановилась. Автомобиль, ехавший сзади, тоже свернул на обочину.
Десять человек в костюмах, галстуках и начищенных до блеска ботинках собрались у дороги. На всех были одинаковые фетровые шляпы с загнутыми – спереди вниз, а сзади вверх – полями.
– Вот что. Ты, ты, ты и ты, – сказал Блэйк. – Переоденьтесь-ка во что-нибудь другое. Я не хочу, чтобы у всех была одинаковая одежда. Ты и ты, некоторое время не брейтесь. Ты и ты, уберите свои проборы. С твоим «ежиком» ничего не поделаешь, так что будешь ходить в шляпе.
– В чем дело, Билл?
– Самолет, на котором мы вчера должны были лететь в Вашингтон, взорвался. Я не знаю, имеет ли это отношение к нам, но самолет разбился в Скалистых горах. Меня предупредили, что жизнь мисс Стоунер в опасности. И мне кажется, нам следует действовать соответствующим образом. Сделаем так. В Вашингтон не полетим. Предположим, что за мисс Стоунер действительно охотятся убийцы. Значит, нападения можно ждать откуда угодно. Стало быть, следует проявлять осторожность. Мы поедем в Денвер, но не на трех одинаковых явно государственных автомобилях. Ты и ты, возьмите напрокат самую что ни на есть крутую машину. Ты и ты, поедете на грузовике. Ты и ты, раздобудьте четырехдверный лимузин – «кадиллак» или «линкольн».
– Взять напрокат?
– У тебя что, есть собственный?
– Понятно, возьмем напрокат.
– Хорошо. Ты возвращаешься назад, к Уоткинсу. Скажешь ему, что мы поехали в Денвер. Поселимся в номерах, выходящих окнами на Скалистые горы, чтобы не дергаться по поводу того, что в нас кто-то целится из окон напротив. Когда мы туда доберемся, созвонимся с инспектором Уоткинсом.
– Если мы возьмем машину напрокат, то лишимся радиосвязи, – заметил один из агентов.
– Я предпочитаю пожертвовать связью, лишь бы не привлекать к себе внимания, – ответил Блэйк.
– Сэр, вы действительно думаете, что на жизнь мисс Стоунер заключен открытый контракт? И что кто-то взялся его выполнить?
– Нам повезло, что мы вчера не сели на самолет, вот что я думаю. Надеюсь, теперь нам будет сопутствовать удача. Неподалеку от Уоттса есть закусочная – «Брубоз». Все ее знают?
Кто-то кивнул, кто-то отрицательно покачал головой Блэйк перегруппировал своих людей, чтобы в каждом звене был человек, кому она знакома, и вернулся к своей служебной машине.
– Оки-доки, – улыбнувшись сказал Блэйк.
– Что это такое? – удивилась Викки Стоунер. – Оки-доки?
– Это значит все в порядке, мисс Стоунер.
– Обалденно, старик, – оценила Викки.
В гостинице в Денвере Блэйк расставил своих людей по принципу ромба, которым, как он недавно узнал, пользовались вьетконговцы, разбивая лагерь для ночлега. Об этом ему сообщил один бывалый тип, которого в свою очередь научил отец, а тому рассказал техасский рейнджер.
Один человек дежурил на улице к северу от гостиницы, другой – к югу. Двое находились в непосредственной близости, прямо под окнами гостиницы с восточной и западной стороны. Комнаты по бокам и над номером мисс Стоунер были также заняты агентами Блэйка. И еще один человек незаметно курсировал внутри ромба, осуществляя контроль за постами.
Блэйк и еще два агента сидели в номере люкс вместе с Викки Стоунер, которой быстро наскучил телевизор и захотелось послушать группу «Мэггот энд зэ Дэд Мит Лайс» – «Опарыш и Трупные вши».
– Когда-нибудь я трахну этого Опарыша-Мэггота, – заявила Викки, показывая грампластинку, на обложке которой, как показалось Блэйку, был изображен покойник с синей краской под глазами, в белом атласном трико и с висящими на груди кусками мяса. – Это – лом, – добавила она.