Дальше нам все же пришлось оставить лошадей и охрану с ними и идти-ползти на своих конечностях. Прошли мы, наверное, еще полверсты. Потом свернули на каменистую тропинку, которая вела вниз, к водам реки. Для меня она была крутовата. Я очень удивлялась, что наги вниз по ней на своих хвостах не скатываются. Наоборот, держат равновесие очень цепко, в отличии от меня, которую наагасах очень крепко обхватил за пояс, не давая скатиться вниз и опередить всех.
Внизу каменистая кромка берега была очень узкой и мокрой, воды постоянно на нее накатывали. По этой кромке мы двинулись дальше. Я была зажата между каменистым склоном и боком наагасаха, видимо чтобы не нырнуть случайно в холодные воды. Дальше кромка стала постепенно расширяться, а над головами появилось что-то вроде каменного навеса, который тоже расширялся и наконец превратился в полновесную крышу, с потолка которой скрывались холодные капли. Мне стало неуютно, постоянно казалось, что склон над нашими головами сейчас обрушится.
Тропинка резко завернула влево, и мы вышли на открытое пространство, довольно большое по своей площади. Каменистый склон вместе с тропинкой сделал крутой поворот и уходил дальше, опять влево. Там закруглялся, описывал полукруг и опять врезался в реку. Получалась такая получаша, довольно большая в диаметре, около трехсот саженей. Здесь даже росли сосны и кусты ежевики. Последние правда были довольно чахлые.
От реки сюда шла узкая протока длиной небольше двух саженей. Она уходила в маленький, сажени три в диаметре, водоем, похожий на каменную чашу, заполненную воду. Вода в там была такая прозрачная, что можно было пересчитать камни, лежащие на дне.
Один наг уполз за каменный выступ и вернулся с небольшой черной ширмой, которую он сноровито поставил кругом. Я удивленно посмотрела на этот, безусловно, лишний предмет среди дикой природы. Наагасах же всучил мне в руки сверток.
- Иди за ширму, сними с себе все, абсолютно все и одень это, - велен он.
Удивление перешло в опасение. Что вообще происходит? За ширмой я обнаружила, что "это" всего лишь длинная рубашка до пят. Больше ничего там нет. Я что должна в таком виде появиться перед всеми? Ладно нагам чужды некоторые приличия. Но здесь холодно и уже почти ночь, что тоже тепла не добавляет. Все слова недовольства я оставила при себе и стала сердито разоблачаться. К моменту, когда я стояла босая на своих штанах в одной рубахе, все волоски на моем теле встали дыбом от холода. Помедлив, я осторожно выглянула.
Наагасах тоже разделся, оставшись в одном поясе с длинными лентами из пластин серебра. Наги успели зажечь факелы и встали вокруг водоема.
- Подойди сюда, - позвал наагасах.
Я осторожно вышла. Камни холодили босые стопы. Наги у водоема расступились, показывая этим действием, куда мне встать. Наагасах занял место на противоположной стороне.
- Заходи в воду, - сказал он.
Я недовольно посмотрела на него. Не удержалась просто. Я не знаю, как со здоровьем у нагов, но у людей оно довольно хрупкое, и простыть для нас довольно просто. Но я, который раз, ничего не сказала и молча погрузилась в воду. И со вскриком ухнула сразу по пояс. Моментально из холодно стало очень холодно. А дальше ко мне бултыхнулся наагасах. И я стала мокрой с ног до головы и дрожащей. Где-то там под водой хвост наагасаха обвил мои ноги. Я надеюсь, что это все же его хвост. В сгустившейся темноте уже нельзя было рассмотреть, что там на самом деле.
Взволнованная вода успокоилась. Наагасах приблизился ко мне вполную и начал что-то говорить на своем языке. Иногда я понимала отдельные слова, ну мне так казалось. Но смысла того, что он говорит я понять все равно не могла. Говорил он довольно долго. Постепенно от его шелестящего голоса в ушах зазвучало что-то похожее на эхо, тоже шелестящее, накладывающееся на его голос. Скоро мне стало казаться, что шелестит все вокруг, а я плаваю в этих шипящий звуках, у которых был голубоватый свет. Глаза наагасаха блестели в темноте, и я не могла отвести от них глаз.
Не прерывая речи, он взял мою руку и перевернул ладонью вверх. Вытащил из своей косы серебрянную заколку и проткнул мне кожу там. Боли я почти не почувствовала. Окровавленную ладонь он положил себе на грудь, прямо напротив сердца. Затем проколол свою ладонь, отогнул намокший ворот моей рубахи и положил ее на мою грудь напротив сердца. Стало слегка горячо. Он продолжал говорить. Моя рука на его груди и его рука на моей окутались легким алым сиянием. Оно горело равномерно, не вспыхивая, не наливаясь цветом, не накаляясь.
- Скажи "да", - неожиданно перешел на наш язык наг.
- Да, - покорно ответила ответила я.
Алое сияние словно втянулось в грудь, и ладони потухли. Наг сказал что-то еще и воткнул свою заколку в мою косу. А затем поднял меня на руки, поставил на бережок и выполз сам. Я медленно освобождалась из иллюзии звуков. Вода на моих глазах переставала светить голубым светом. Наги слаженно и сдержанно поклонились. Наагасах опять взял меня на руки и пополз в противоположную от реки сторону, к каменистому склону. Через плечо наагасаха я увидела, как наги разводят костер и устраиваются на ночь. Обдумать это я не успела. Мы оказались у черного зева пещеры, завешанного шкурой медведя.
Наагасах локтем откинул шкуру в сторону и вполз внутрь. Здесь было теплее, чем снаружи. Пол, стены и потолок устелены и обвешаны толстым слоем шкур. Наагасах опустил меня, и я по щиколотку утонула в них. Здесь в воздухе плавали осветительные шары. Довольно странно в этой обстановке смотрела белая простыня.
- Что происходит? - наконец задала я главный вопрос.
- Это был свадебный ритуал нагов, - просветил меня хриплый довольный голос наагасаха.
И он прижался ко мне сзади.
- А сейчас будет наша брачная ночь, - с предвкушением протянул он.
Я похолодела. Почему так рано? Свадьба запланирована позже. И почему тайно? Но больше всего меня волновали не эти вопросы, а то, что ожидало меня в этой уютной пещере. Похоже, сейчас я узнаю, как вообще возможна близость нага и обычной человеческой девушки. К мои ногам упал пояс наагасаха.
- А мы тут не замерзнем? - дрожащим голосом спросила я.
- Не замерзнем, - пообещал наагасах.
Его руки легли мне на бедра и стали поднимать мокрую, липнущую к бедрам рубаху вверх.
- А... можно это... без хвоста... с ногами, - попросила я.
- Можно, но не в первый раз.
Его губы прихватили кожу на моей шее, а затем он еще ее и прикусил. Во мне бурлил страх и странное томление. От этого слабели колени. Наагасах поднял подол рубахи выше пояса, и одна его рука нагло скользнула мне между ног, и его пальцы стали там все ощупывать. Волна стыда захлетнула меня, и я вцепилась в его запястье.
- Не надо так... - тихо попросила я.
Он рассмеялся.
- Мне хочется почувствовать еще большее возбуждение, а твои смущение и неопытность заводят меня. Очень сильно заводят, дашше немного больно-шшш.
Это шипение прошибло меня как молния. Рубашку на мне медленно порвали, а шею и плечи осыпали поцелуями, укусами, по коже проводил влажные дорожки длинный язык. От этих прикосновений кожа горела. Одна рука продолжала быть там, и длинные пальцы медленно поглаживали чувствительную кожу. В ушах стучала кровь. Мне казалось, что эти пальцы проникают внутрь. От этого внизу живота все сладко закручивалось и наливалось тугим жаром. Захотелось бесстыдно развести колени.
Другая его рука мяла мою грудь. Пощипывала соски, которые оказали неожиданно чувствительными или властно сжимала в горсти. Воздуха откровенно не хватало, дыхание стало хриплым. Рыкнув, наагасах утащил меня на белую простынь. Двольно резко уложил, а сам навалился сверху. Я успела увидеть, что пластины у него раскрылись, а там... Испуг почему-то отозвался радостным предвкушением, узел внизу живота затянулся.
Наагасах жадно целовал мои губы, грудь, живот... Когда его язык оказался там, я дернулась от сильного смущения, пытаясь вырваться. Но его руки цепко держали меня за бедра, и язык проник так глубоко, что я расплакалась от стыда и нахлынувшего наслаждения. Наагасах довольно урчал. Ему нравилось, как я себя веду. Ему это очень нравилось. Там между ног появилось какое-то сладкое напряжение, словно натянулась струна, и если она порвется, то должно произойти что-то потрясающее.