«…И явилась к нему леди Лионесса, закутанная в плащ на горностаевом меху, скинула его и легла подле сэра Гарета. Он заключил ее в объятия и стал целовать…»
Анна с дрожью вздохнула.
«Успокойся! – приказала она себе. – Успокойся!»
Она постаралась отвлечься, вслушиваясь в отдаленный шум воды у мельницы, в гулкий лай Пендрагона, с которым убежала в долину Кэтрин, в тихий пересвист собирающихся на покой птиц. Все это таило в себе какое-то очарование…
Кто знает, как все случилось, но в этом небывалом феврале внутри ее существа словно что-то пробудилось. Анна вновь стала ощущать свое тело. Она чувствовала, как касается кожи грубая рубаха и от этого твердеют груди и тянет в низу живота. Когда по вечерам она погружалась в теплую воду в лохани, то испытывала необычайно сильное и полузабытое наслаждение.
И еще – сны. Ей снился Филип, она словно чувствовала кожей его кожу, ощущала тяжесть его тела, ловила ртом его поцелуи. Просыпаясь, дрожа и всхлипывая, она все еще продолжала чувствовать на теле горячее прикосновение его ладоней, а приходя в себя, еще сильнее страдала от одиночества. Пробуждение тела не принесло радости, оно словно вынуждало ее предать память о том, кого она любила. Что значила ее страдающая одинокая душа перед слепой силой плоти!..
– Мы будем молиться за вас, – сказала мать Эвлалия, когда Анна в смятении поведала о том, что с ней происходит. – Мы будем молиться, чтобы демоны оставили в покое вашу душу. Впрочем, все это старо как мир, миледи. После зимы всегда наступает весна: кровь обновляется, и человек оживает.
Мать Эвлалия немного гнусавила, и, несмотря на мягкость ее речей, слова настоятельницы нестерпимо раздражали Анну. Не поднимая глаз на ее обезображенное лицо, она отвечала резко, с нетерпением и досадой:
– Но я не хочу этого! Сейчас не весна, за окном февраль – и все в нем ложно!
Мать-настоятельница со вздохом повторила:
– И все же мы будем просить святого Мартина и Пречистую Деву Марию заступиться за вас, Анна…
…И сейчас, сидя на поваленном стволе над ручьем и наблюдая, как играет форель в воде, вдыхая запахи пришедших в движение древесных соков и свежей травы, Анна испытывала удовольствие от покалывания в груди, от того, как млело под лучами солнца ее тело. Мыслей не было, но какая-то сила тихо бродила в ней, словно нежный огонь, сковывая медовой истомой.
Анна прищурилась от бликов солнца на воде, встала и, закинув руки за голову, сильно потянулась всем телом, наслаждаясь его молодостью и гибкостью. Ее руки прошлись по нагретым солнцем плечам, груди, скользнули вдоль бедер. Она засмеялась приглушенным грудным смехом.
И внезапно вздрогнула и замерла, оглянувшись.
Прямо над ней, на склоне, загораживая свет солнца, стоял человек, опирающийся на резную трость. Это был Ричард Глостер.
3 Мэлхемские болота
Настоятельница Эвлалия с восторгом рассматривала Псалтырь, преподнесенный герцогом Глостером в дар монастырю. Книга была переплетена в малиновый бархат с серебряными застежками и таким же крестом в центре, в который был вделан драгоценный дымчатый топаз величиной с половину голубиного яйца.
Ричард с улыбкой наблюдал, как выражение благочестивого восхищения на обезображенном лице настоятельницы сменяется алчным блеском в глазах. «Все они таковы, эти святоши, – думал он. – Годами носят власяницу, принуждают монахинь к смирению и покорности, а сами готовы бежать хоть к сарацинам за первыми же тридцатью сребрениками, которые им посулят».
– Итак, матушка, я вижу, вам пришлось по душе это скромное подношение. Увы, Сент-Мартин – monasterium sine libris[26], что весьма прискорбно, тем паче, что едва ли не главный из заветов святого Бенедикта – учение.
Мать Эвлалия отвела взгляд. Она догадывалась, чего ждет герцог в ответ на свое подношение. Только она была посвящена в то, кем на самом деле является Анна Майсгрейв, и именно ей сэр Ричард поручил наблюдать за каждым шагом этой благородной дамы. Поэтому, докладывая, она не раз была вынуждена нарушать тайну исповеди. Мать Эвлалия знала, что эта дивная книга на деле – те же иудины сребреники, за которые будет продана доверчивая душа. Ричард еще на первых порах дал понять матери-настоятельнице, чего ждет от нее и какие выгоды для всей обители сулит послушание его воле. Мать Эвлалия, требующая беспрекословного повиновения от своих сестер и паствы, в свою очередь, не смела перечить могущественному наместнику Севера и неизменно уступала ему.