Ну, это не совсем вся правда. Я умолчала про дверь. И про его «подарок».
– Почему ты ухмыляешься? Это серьезно, Нера! Кто он? Ты хотя бы знаешь, как зовут этого парня?
– Я не знаю, как его зовут. Я вообще мало что о нем знаю. – Бросаю взгляд на новые серые горшки, которые расставила у балконных дверей. – Он принес мне сельдерей. – Заметив непонимающее выражение на лице Зары, уточняю: – Корень сельдерея. И немного пастернака.
– Что?
– Наверное, подумал, что это петрушка.
В тот день я отправилась в библиотеку – мне нужен был для работы справочник – и нашла на ручке моей новой двери связку овощей. Это оказался пастернак и много корня сельдерея. Я растерянно глазела на них, недоумевая, какого черта они тут делают, пока меня не осенило. Наверное, подразумевалось, что эта петрушка. Я несколько минут стояла на пороге, разглядывая «подарок», и в груди росло теплое чувство.
– Нера, мужчины с огнестрельными и ножевыми ранениями не рыщут по городу в поисках петрушки для девушки.
– А вот он искал ее. Корни были все в грязи. Наверняка он откуда-то их украл. – Я перевожу взгляд с новых «трав» на сестру. – Помнишь подарки Лотарио?
– При чем тут они?
– Он дарил цветы, – отвечаю я. – И хотя несколько раз говорила ему, что у меня от них аллергия, все равно продолжал их дарить. Вспомни еще бриллиантовые серьги, которые я не могла носить, так как у меня не проколоты уши. И та безумно дорогая сумочка из змеиной кожи, которую пришлось отдать, потому что не люблю вещи из натуральной кожи.
– Лотарио был дураком. Не стоит по нему мерить остальных.
– А как насчет наших друзей? Которые, как мне казалось, хорошо меня знают. Они всегда соревнуются в покупке самого дорогого подарка на мой день рождения и даже не пытаются выяснить, что мне на самом деле нравится.
– Все совсем не так.
– Так и есть. И ты прекрасно это знаешь. Сама это испытала на себе. В прошлом году Дания подарила тебе часы на день рождения. И она знает, что ты никогда не носишь украшения, потому что твоя кожа очень чувствительная и не переносит многих вещей. Она выбрала именно эти часы, потому что понимала, что все будут говорить о них несколько дней, а не потому что они тебе понравятся.
Зара отводит взгляд, но я все равно замечаю слезы в ее глазах.
– Мне действительно нравятся эти часы.
– Знаю, – шепчу я и беру ее за руку. – И знаю, что тебе нравятся украшения, которые папа постоянно покупает для тебя. Хотя не надеваешь их и хранишь в бархатной коробочке на туалетном столике.
– Он, наверное, забыл. – Она смахивает слезинку и улыбается. – Вернемся к... петрушке.
– Э-э... это корень сельдерея, – фыркаю я.
Зара несколько мгновений пристально смотрит на меня, затем смеется.
– Я и не знала, что у тебя такой своеобразный вкус на мужчин, сестренка.
– Я тоже.
– Нера, будь осторожна. И, ради всего святого, в следующий раз спроси, как его зовут.
Кай
Двери лифта со звоном открываются.
Я выхожу и иду налево, к кабинету Крюгера в конце коридора. Двое технарей, отвечающих за наблюдение, прогуливаются по коридору, болтая без умолку и прихлебывая кофе, но как только замечают меня, тут же замолкают. Они прижимаются к стене, наблюдая за мной широко раскрытыми глазами. Их взгляд мечется между моим лицом и человеком без сознания, которого несу на плече. Когда прохожу мимо, один из ничтожеств громко глотает, и кофейная чашка выскальзывает из его рук, с громким стуком разбиваясь о бетонный пол. Затем за спиной слышится топот бегущих ног в противоположном направлении. Я поправляю на плече тело и вхожу в кабинет Крюгера.
– Я ждал тебя в пятницу, – говорит он, не отрывая глаз от ноутбука, и делает пометку в блокноте на краю стола.
– Кое-что случилось. – Я бросаю обмякшее тело у двери и сажусь на единственный стул для посетителей в комнате.
Крюгер даже не удостаивает меня взглядом, просто продолжает печатать и периодически делает пометки. Ему всегда нужно делать вид, что мое присутствие его не беспокоит, но мы оба знаем, что это не так. После того, как он взял меня к себе под предлогом зачисления в «программу для трудной молодежи», этот человек потратил годы, используя самые зловещие методы, чтобы превратить меня в идеальную машину для убийства. Я был его первым рекрутом. Или «нулевым пациентом» в его безумном проекте, которого с восьмилетнего возраста воспитывали как безжалостного убийцу. Что касается экспериментов, думаю, можно сказать, что я превзошел все ожидания.
– И что же именно случилось, Мазур? – спрашивает он и, наконец, встречается со мной взглядом после того, как обводит последнюю строчку в блокноте.
– Не твое дело, черт побери.
Ручка в его руке ломается пополам.
Я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди. В детстве ужасно боялся «своего спасителя», но потом наступил момент, когда мы поменялись ролями. Я до сих пор отчетливо помню выражение его лица, когда это произошло.
Я вернулся с задания и бросил ему на стол отрубленную голову. Она принадлежала известному террористу, которого военные пытались убить многие годы. Крюгер почти минуту глядел на окровавленную голову, потом собрался с духом и посмотрел на меня. Думаю, это и был момент, когда он осознал, что именно
создал.
Именно тогда я впервые увидел страх в глазах Леннокса Крюгера. Он боялся меня. Мне едва исполнилось семнадцать. Но в его глазах мелькало и что-то еще. Гордость. До того дня мной никто не гордился. Это было приятно. И все же в тот момент мне захотелось приставить пистолет к его виску и выстрелить. Но в то же время хотелось еще раз увидеть эту гордость в его глазах. Мои чувства по поводу всего этого сбили меня с толку.
Не знаю, почему никогда не пытался убить этого ублюдка. Видит бог, у меня было множество возможностей. Как сейчас, например. Я мог бы легко выстрелить ему в голову, прежде чем он доберется до пистолета, который прячет под столом. И все же не хочу терять его. Может быть, потому что мне слишком нравится видеть страх в его глазах. Или, может, потому что моя испорченная психика воспринимает этого мудака как самого близкого человека, как родителя. И, что еще хуже, я совершенно уверен, что, на свой безумный манер, он думает обо мне как о своем ребенке.
– Я не хочу, чтобы твои личные дела мешали моему бизнесу, – отрезает он.
– Разве я когда-нибудь влиял на твой «бизнес»? Ты же помнишь, как я, черт возьми, быстро делаю работу, верно?
Он что-то бормочет и отводит взгляд.
– Я не расслышал тебя, Крюгер. Каков мой процент выполненных заданий?
– Сто процентов.
– Точно. Так что не лезь не в свое дело. – Я киваю в сторону мужчины на полу. Кажется, он шевелится. – Что ты хочешь с ним сделать?
– Клиентка передумала. Он ей больше не нужен. Можешь вернуть его обратно.
– Возврат не прописан в контракте. Она будет оплачивать дополнительную работу?
– Нет.
– Ну, если так... – Я достаю пистолет и стреляю в заложника.
Крюгер смотрит на труп на полу и приказывает: