– Мне все равно, насколько этот ублюдок лучше меня и больше тебя достоин. Я выпотрошу любого, кто приблизится к тому, что принадлежит мне, на расстояние пятнадцати футов.
– Хорошо. – Она прижимается к моим губам. – Потому что нет никого лучше тебя. Только не для меня.
Я беру ее лицо в ладони, осыпая поцелуями ее губы, нос, глаза... везде, где в мечтах представлял, как целую ее, но не осмеливался. Таким монстрам как я запрещено мечтать, и никогда этого не делал. Пока не встретил ее. Впервые в жизни вижу возможность иметь что-то свое. Ее. Моего тигренка.
– Я куплю нам дом, – бормочу, проводя губами по ее шее. – И несколько десятков акров земли вокруг, чтобы ты могла завести своих животных. Никаких других людей поблизости. Я ненавижу соседей и не хочу их видеть.
– Это дорого. – Она хихикает, когда я целую ее в мочку уха.
– У меня есть деньги.
– Может, не стоит тратить все деньги на дом?
– Если не станешь настаивать, чтобы я купил весь этот чертов штат, то согласен. – Я возвращаюсь к ее шее и решаю для себя, что мое любимое местечко – у нее под ухом.
Она снова хихикает.
– И сколько у тебя денег?
– Пятьсот. Может быть, шестьсот. Я не проверял баланс своего счета почти год.
– В округе, конечно, есть несколько хороших домов за пятьсот тысяч, но, боюсь, участок придется взять поменьше.
– Миллионов, тигренок. Не тысяч. – Я кусаю ее за ключицу. – За убийство людей платят хорошо. За убийство людей, которых трудно убить, платят еще лучше.
Нера замирает подо мной. Черт, мне не следовало этого говорить. Я встречаюсь взглядом с ее теплыми янтарными глазами.
– Тебе это нравится? – шепчет она.
– А тебе нравится стирать белье?
Ее рука поглаживает мой подбородок.
– Они люди. Некоторые из них наверняка заслужили смерть, но не все. Ты должен что-то чувствовать, когда лишаешь человека жизни. У них есть семьи. Друзья. Люди, которые их любят и будут скорбеть по ним.
И вот он наступил. Момент, которого так боялся. Я мог бы сказать, что это меня беспокоит или что думаю о людях, которых убиваю, но это было бы неправдой. Дружба. Семья. Для меня это просто слова, которые не имеют никакого значения, как иностранный язык, который слышу, но не могу понять.
– Я не знаю, тигренок, – отвечаю, а затем решаю рискнуть всем и быть честным. Даже если это означает, что потом она, возможно, не захочет иметь со мной ничего общего. – И мне все равно.
Она молча смотрит на меня, но, вопреки моим ожиданиям, в ее глазах нет отвращения. Только грусть.
– Кто это с тобой сделал? – спрашивает она едва слышно.
– Превратил меня в бесчувственную машину для убийства? Просто жизнь, Нера. Никто не виноват.
– Ты можешь быть машиной для убийства, демон, — грустная улыбка появляется на ее губах, когда она лезет в ящик прикроватной тумбочки, — но ты не бесчувственный. На самом деле, считаю, что ты чувствуешь слишком много и слишком сильно и поэтому нашел способ подавить свои эмоции.
– Боюсь, ты ошибаешься, тигренок. – Прищурившись, гадаю, зачем она достала маникюрные ножницы.
– Правда? – спрашивает она. И затем вонзает острый кончик ножниц в середину своей левой ладони.
– Господи Иисусе! – Я выскакиваю из кровати и не свожу глаз с раны на ее руке, из которой сочится кровь. Хватаю первую попавшуюся под руку вещь, ею оказывается подушка, снимаю белую наволочку и со всей осторожностью беру ее раненую руку в свою. – Зачем ты это сделала? Черт побери! Отпусти эти чертовы ножницы.
Кончик ножниц вошел в ладонь под углом, и как только Нера вытаскивает их, кровь начинает хлестать из раны сильнее. Я прижимаю наволочку к ее руке и обхватываю сзади за шею, пригвоздив ее взглядом.
– Что за черт, тигренок?! – Я не хотел на нее орать, но теряю самообладание. Вид ее боли потряс меня до глубины души. Я ошеломлен, мой чертов мозг не хочет принимать то, что только что произошло.
– Ты же сказал, что тебя не волнует, что другие люди могут пострадать.
– Ты не другие люди! – Я приподнимаю окровавленную наволочку, чтобы взглянуть на ее рану. Кровь еще идет, но, похоже, порез не такой глубокий, как я опасался. – Больно?
– Немного. – Она склоняет голову набок. – А тебе больно?
– Словно ты вонзила мне в грудь чертов нож.
– А ведь ты говорил, что ничего не чувствуешь. – И целует меня в губы.
– Не надо больше таких представлений, – шепчу ей в губы. – Ты меня слышишь?
– Громко и отчетливо. А теперь, пожалуйста, ответь на звонок. Телефон звонит уже пять минут.
Где-то в квартире раздается звонок моего телефона. Я встаю, затем подхватываю Неру и выхожу из комнаты с нею на руках.
– Мы оба должны отвечать на твои звонки? – спрашивает она, проводя пальцами по моим волосам. Мне все еще кажется странным, что кто-то прикасается к ним. Но мне это нравится.
– Нам обоим предстоит справиться с последствиями твоего безумного эксперимента. – Я сажаю ее на кухонный стол и открываю ящик с левой стороны. – Ты переложила аптечку?
– Она в шкафчике под раковиной. Я добавила туда еще лекарств, и мне нужно было больше места для коробки. Я хотела лучше подготовиться, так как в моем районе часто происходят драки, и ты приходишь ко мне с самыми странными ранами.
Я ставлю пластиковую коробку рядом с ней, затем обхожу стол, чтобы достать чертов телефон из кармана пиджака. Проклятая штука все еще звонит, и на экране высвечивается имя Крюгера.
– Что? – спрашиваю я и зажимаю телефон между плечом и ухом, чтобы освободить руки.
– Я звоню тебе уже двадцать минут.
– Я заметил. Что за срочность?
– У нас изменились планы. Где ты?
– Не твое чертово дело. Я позвоню тебе через полчаса.
Я бросаю телефон на стол и осматриваю свою работу.
– Не слишком туго?
– Все в порядке. Кажется, у тебя больше опыта, чем у меня. – Она проводит кончиками пальцев по моей обнаженной груди. – Я настаиваю, чтобы и в следующий раз, когда поранюсь, ты оделся для меня точно так же.
– Надеюсь, следующего раза не будет. – Я провожу руками по ее бедрам и поднимаюсь к нежным грудям, все еще с трудом веря, что она, наконец-то, моя.
– Тебе нужно уходить?
– Да. – Я делаю глубокий вдох. Это противоречит всем моим инстинктам, но на этот раз расскажу ей все. – Это по работе. Мне нужно лететь в Мексику.
– Но ты ранен.
– Это ничего не меняет. Мне все равно нужно идти.
– Когда ты вернешься?
– Точно не знаю. Но должен через неделю.
– Пожалуйста, береги себя. – Она обхватывает мою щеку ладонью. – И возвращайся ко мне.
Даже в детстве никто не волновался обо мне. Я мало что помню из своего раннего детства, но сомневаюсь, что смог бы такое забыть. Беспокойство и озабоченность, ясно читающиеся в глазах Неры, не дают мне покоя. Вот каково это – иметь кого-то, кого можно назвать своим? Кого-то, кому действительно небезразлично, живой я или нет, помимо того факта, что моя смерть будет означать потерю чего-то ценного? Впервые в своей жизни чувствую себя настоящим человеком, а не просто его подобием.
– Ничто на свете не помешает мне вернуться к тебе, мой тигренок. – Я прижимаюсь к ее губам в поцелуе. – Обещаю.