– Да пусть, черт побери, болтают, что хотят! – Я кидаю салфетку на тарелку и бросаюсь за Зарой.
Ее комната находится на втором этаже, прямо рядом с моей старой. Они соединены дверью, и, поскольку я больше не живу здесь, то разрешаю Заре использовать мою детскую спальню в качестве швейной мастерской.
Зара сидит на краю кровати и сжимает в пальцах покрывало. Повсюду разбросаны модные журналы, эскизы и отрезы ткани. Я прислоняюсь плечом к дверному косяку и осматриваю беспорядок.
– Моей комнаты тебе уже не хватает? – Я улыбаюсь, стараясь говорить жизнерадостно. – Давай. Покажи мне, над чем ты работаешь.
Зара только пожимает плечами, и они, кажется, опускаются еще больше. Я захожу в комнату, стараясь не споткнуться и не сдвинуть с места ни одно изделие, которые она разложила на полу.
– Выглядит потрясающе. – Я поднимаю эскиз платья без рукавов с лифом на бретельках, которые завязываются на шее. – Я могла бы надеть такое платье на обед у Тициано, если ты сошьешь его для меня.
Губы моей сестры мгновенно расплываются в улыбке. Она вскакивает с кровати и берет рулетку и блокнот с кресла.
– Ты уверена в дизайне? – спрашивает она, доставая карандаш из-под кровати. – Я могу внести изменения, если хочешь.
– Никаких изменений. Платье получится просто идеальным. Как и все, что ты сшила для меня.
Я провожу рукой по пышному рукаву ее белой блузки. Она сказала мне, что этот фасон называется «фонарик» – это когда рукав расширяется к запястьям, а манжеты застегиваются на перламутровые пуговицы. Высокий и тугой воротник блузки образует большой бант на ее шее. Она такая талантливая.
Вскоре после смерти Элмо у Зары развилось витилиго. Сначала оно появилось на пальцах и запястьях, но затем белые пятна распространились по груди, ногах и руках. Примерно в то время, когда умерла мама, болезнь проявила себя и на области вокруг глаз. Независимо от температуры на улице, Зара всегда носит платья с высоким воротом и длинными рукавами, потому что ей не нравится, когда на нее пялятся. В прошлом году она попыталась скрыть обесцвеченные участки лица тональным кремом, но это не помогло. Тем не менее она продолжала экспериментировать с разными средствами, пока у нее не появилась такая сыпь, что мне пришлось усадить ее и дать ей в руки зеркало. Она просто великолепна, и я пыталась заставить ее это увидеть. В моей сестре нет ничего, что не было бы красивым. Я хотела, чтобы она осознала это в себе и приняла, что красива и совершенна такая, какая есть. Она мне не поверила, но хотя бы перестала пользоваться тональным кремом.
– Как насчет шелка цвета лаванды? – спрашивает Зара, обмеряя рулеткой мои бедра.
– Да, лавандовый звучит потрясающе. – Я поднимаю руки, чтобы она могла замерить обхват груди. – Итак... на прошлой неделе я встретила кое-кого в ветеринарной клинике.
Зара приподнимает бровь.
– Высокий. Действительно высокий. Потрясающе сложен. С длинными черными волосами. Такого горячего мужчины я еще точно не встречала.
– Он привел на осмотр домашнее животное?
– Эм, не совсем, – смеюсь я. – Пациентом был он сам.
Я подробно рассказываю ей о своей стычке с незнакомцем, начиная с того, как нашла его в переулке, но молчу про оружие.
Я до сих пор думаю о нем. Вспоминаю его хриплый, надломленный голос. То, как он лежал на столе, совершенно неподвижно, пока вытаскивала пулю из его тела. Пару лет назад охранника моего отца подстрелили прямо у наших ворот. С бандитом, у которого хватило глупости сделать это, быстро разобрались наши ребята из службы безопасности, а раненого мужчину внесли в дом. Наш семейный врач тут же приехал на вызов, и, хотя мужчине дали обезболивающее, он все равно кричал от боли так, что я слышала его в своей комнате. Его, вероятно, слышали все соседи в округе.
Но самое большое впечатление на меня произвели глаза моего незнакомца. Очень красивые. И такие пустые. В этих двух серебряных глазах читалась пустота. Никакого страха смерти. Никакого беспокойства. Ничего. Глядя в них, чувствовала себя так, словно смотрю на душу, высеченную из камня.
Когда заканчиваю рассказывать, Зара просто смотрит на меня пару мгновений, затем хватает за плечи и кричит мне в лицо.
– Ты что сошла с ума, черт побери?
Я моргаю на нее. Зара никогда не ругается. И я не помню, когда в последний раз слышала, чтобы она повышала голос.
– Одна, – продолжает она, тряся меня за плечи. – Посреди ночи. Лечишь огнестрельные ранения незнакомца?
– Послушай. Я знаю, это было глупо, хорошо? Но когда увидела его в том переулке, он просто смотрел в темное небо, и это почему-то мне напомнило меня саму. Я не могла просто оставить его там истекать кровью.
– Нужно было позвонить в девять-один-один.
– Знаю. Но я не позвонила. – Я вздыхаю. – Теперь это не имеет значения. Я все равно его больше никогда не увижу.
– Слава богу! – качает головой Зара и подходит к комоду.
Она опускается на колени и начинает рыться в стопке разноцветных тканей, сложенных справа. Слева есть еще одна стопка, но в ней собраны только нейтральные цвета: бежевый, белый, коричневый и черный. Никаких ярких оттенков, никакого рисунка. Из этой ткани она шьет одежду для себя.
– У тебя хватит ткани цвета лаванды, чтобы сшить что-нибудь и для себя? – спрашиваю. – Мы могли бы пойти в одинаковых платьях, как раньше, в детстве.
Зара опускает взгляд на большой рулон ткани у себя на коленях и с любовью поглаживает розовато-фиолетовый шелк кончиками пальцев. Она бы прекрасно выглядела в этом цвете, особенно в одном из дизайнов, которые видела разбросанными по полу, — в великолепном вечернем платье с V-образным вырезом с открытыми плечами и высоким разрезом сбоку.
– Нет, – шепчет она и идет ко мне с тканью в руках.
Она оборачивает красивый материал вокруг моей талии, чтобы посмотреть, как он будет струиться, затем проверяет свой эскиз, и, пока наблюдаю за своей талантливой сестрой, мое сердце разрывается от жалости к ней в тысячный раз. Так хотелось, чтобы она видела себя такой же, как я, — красивой как внутри, так и снаружи — и надела одно из тех потрясающих платьев, которые так любит создавать, вместо того чтобы просто шить их для меня и наших друзей.
– Как дела здесь, дома? – интересуюсь я.
– Все то же самое, – отвечает она, записывая цифры в свой блокнот. – Батиста Леоне заходил на днях, и они с папой провели почти три часа в папином кабинете.
В этом нет ничего нового. Как правая рука отца, Леоне проводит довольно много времени в нашем доме. При предыдущем доне он занимал эту же должность. Я слышала, что он собирался возглавить бостонскую семью, когда старый дон умер. Однако во время собрания капо и крупнейших инвесторов бизнеса, на котором обсуждался вопрос о преемственности, следующим доном избрали моего отца. Именно на этом собрании был заключен брак между моим отцом и вдовой предыдущего дона, Лаурой. Элмо было шестнадцать, мне – три, а Заре едва исполнился год, когда в нашем доме появилась новая мама. Массимо, сыну Лауры и покойного дона, было восемнадцать, когда он стал нашим сводным братом.